Жизнь за гранью

Тильман Любовь

– Что за дурацкие шуточки?! – подумал я, но промолчал, и услышал, как Монах негромко рассмеялся.

– Держись за мой пояс! – сказал он Фруми и наступила тишина.

Находиться одному в незнакомой пещере, в полной темноте, не самое приятное времяпрепровождение, поэтому я очень обрадовался прозвучавшему голосу Петерса: «Ну, хватайся за пояс и поехали».

Я всегда считал себя опытным путешественником, интуитивно ориентирующимся при любых обстоятельствах, но темень и течения настолько сбивали с толку, что не понятно было даже идём ли мы прямо, или поворачиваем. Наконец Петерс дал знак и мы нырнули. Парное плавание было явно не моим видом

спорта. Мало того, что я, сопротивляясь течению, дёргал напарника за поясной ремень, так ещё и несколько раз долбанулся о камни, пытаясь пробить их собственной головой. Кончилось тем, что монах сгрёб меня в охапку, придав моему телу ускорение в нужном направлении, и я, ошарашенный и оглушённый, узрел очередное чудо трудного, но наполненного красотами, дня. Тяжёлая холодная вода, тьма кромешная, вы тыкаетесь то макушкой, то лбом в камень, потом подныриваете под него… и едва не зажмуриваетесь от ясного голубого света, вода тёплая и такая прозрачная, что вы видите болтающиеся ноги сидящих вверху, на другом конце водоёма, детей.

Монастырь Вод

Это место, без преувеличения, подарило нам самые счастливые и безмятежные дни, из всей последующей жизни. Грандиозно-чарующее в своей, почти первозданной, красоте, оно напоминало вулканический кратер, но было совершенно не похоже на него.

Высокие отвесные стены, кое-где имели отрицательный уклон, скрывавший монастырские постройки и почти на всём протяжении были задекорированы сверкающими бусинами вод, невидимых снизу, ледников. Буйная растительность в их основании кипела жизнью, настолько доверчивой к человеку, словно это и в самом деле был рай.

Конечно и в этом «раю» имелись свои минусы – непомерная сырость, отступающая лишь на несколько часов в солнечные дни, но это с лихвой компенсировалось безопасностью. Мы наконец могли расслабиться и свободно общаться, не следя за каждым своим словом и мыслью. Только сменяющиеся на своих постах дежурные постоянно прослушивали пространство, да несколько раз в сутки устраивались минуты тишины. Так животные-вожаки охраняют свои семьи, с той лишь разницей, что мы дежурили все.

Обитель, как пояснил Петерс, оставалась пока «чистой». Дорог по поверхности к ней не было, а место настолько экранировано скалами и водой, что найти его без проводника достаточно сложно. В том, что нас будут искать никто не сомневался, поэтому нам надо было, как можно быстрее, подготовиться к самостоятельной жизни и покинуть его.

В монастыре проживало несколько молчаливых и суровых старцев, таких древних, что кожа их напоминала кору старого дерева. Казалось, дотронься до них и они рассыпятся… Правда не долго казалось, до тех пор, пока однажды, по утреней зорьке, я ни увидел, как они стремительно и виртуозно, без крепежей и страховок, собирают птичьи яйца на скалах. В это было трудно поверить, как и в то, что монахи приучили диких копытных – всевозможных коз, косуль, ланей… приходить на дойку.

Как они справлялись с хозяйственными проблемами – было абсолютно непонятно – ровные грядки огородиков, культивированные плодовые деревья и кустарники, запасы сушёных трав, вяленых фруктов, сыров, вин… поддержание монастырских строений от разрушения… А они ведь ещё систематически занимались физическим и духовным самосовершенствованием. И это только то, что лежало на поверхности.

Дни были наполнены бесконечной учёбой и разработками всевозможных вариантов стратегии выживания в полевых условиях. Нашей задачей было просто жить, не теряя человеческого обличья, и заложить основу общества, отличного от Холмограда, с его имперскими замашками

и склонностью к рабовладению. У нас, как я понял, были сильные покровители, которые могли нас защитить, но помочь, увы, почти не могли. Мы думали, что организуем мощный очаг, к которому станут стекаться все адекватные люди, и набрав достаточную численность, начнём создавать собственные города. Наивные. Мудрость и наивность – как они уживаются друг с другом?! – Непонятно!

В качестве места для проживания мы выбрали многоуровневую анфиладу пещер, почти под боком у Холмограда. К этому было несколько причин. Нам надо было вырастить жизнеспособное поколение, которое научилось бы себя обеспечивать в естественной среде, поскольку города быстро ветшали и обслуживать их при такой малочисленности было невозможно. Кроме того, близость к Холмограду исключала возможность применения ими оружия массового поражения, поскольку радиус его действия захватил бы и их самих.

Скалолазание без скал

Мы с Фруми, с улыбкой и плохо скрываемым удивлением, наблюдали первую влюблённость нашего Лёнечки. Что сын нашёл в этой девочке, обращавшей на него не более внимания, чем на всех остальных, трудно было понять. Он ходил за ней, как привязанный, заглядывая в глаза и пытаясь услужить чем только мог.

Я попросил Петерса уговорить старцев обучить нас их методам скалолазания и увидел, легко скользнувшую в уголках его глаз, усмешку: «Я попробую!»

Занятия и в самом деле вскоре начались, но совсем не такие, как я предполагал. Медитации, стояния и растяжки, перемежающиеся различными принципами ведения боя, напоминали мне о времени проведённом в буддистских монастырях. Когда я спросил об этом у Петерса, он сказал: «Птицы долго машут крыльями в гнезде, прежде чем сумеют совершить свой первый полёт», – почему я тогда принял это за метафору, до сих пор не понимаю.

В один из дней, выйдя как всегда перед рассветом на первую тренировку и обнаружив на площадке огромный осколок скалы, метра три высотой, а может и более, и решив, что он свалился сверху и надо расчистить место для занятий, я пошёл в мастерскую, где монахи держали различный инструмент. Но вернувшись с ломом в руках застал детей, штурмующих неожиданный снаряд, и взгляд старца, недвузначно указывающий, что я давно должен был быть на скале.

Снизу абсолютно не за что было зацепиться, поэтому я, недолго думая, воспользовался лежащим рядом снаряжением, позвав за собой и Фруми, которая, непонятно почему, стояла с широко открытыми от изумления глазами. Но Петерс остановил меня: «Ей ещё рано».

Мне стало смешно и я постарался не выказать этого. Конечно мы были не так виртуозны в скалолазании, как он, но и не новички в альпинизме. Пока я добрался до вершины, дети уже начали спуск, увлекая меня за собой. Я оставил крюки и верёвки и ставил ноги и руки на полочки, выступы и в трещинки, которые они мне показывали.

«Бей! – улыбнулся Петерс, протягивая мне лом, когда я оказался на земле. Я размахнулся и отбил небольшой кусочек скалы. – Подними его! Ты чувствуешь рукой холодок камня? Ты ощущаешь его тяжесть?» – Я ответил утвердительно, понимая, что монах хочет передать мне какое-то знание, хотя сами вопросы казались мне вполне дурацкими.

«Отведи руку с камнем вправо и смотри прямо перед собой, но так, чтобы боковым зрением видеть свою ладонь. Ты видишь на ней камень?» – Я был поражён, внезапно обнаружив, что ладонь пуста. Этого просто не могло быть, сжимание и разжимание кулака ничего не дало. Я взглянул на скалу, она стояла, как и прежде.