Жизнь за любовь
Шрифт:
Марк поцеловал девушку в ее мокрые глаза.
— Не думай об этом сейчас. Иди и пой.
— Я не могу, — жалобно вздохнула девушка, почти повиснув на Марке.
— Конечно же, можешь, — подбодрил он ее. — Я буду там, и ты будешь петь для меня.
Энни услышала властные нотки в его голосе, и ее измученное сердечко дрогнуло в ответном порыве. Губы Марка жадно искали ее губы, и девушка перестала противиться. Она подставила ему свои губы, обвила его шею руками, теснее прижалась к нему. Она солгала — Марк ей действительно был нужен.
Он первым вырвался из объятий, тяжело и неровно дыша, с потемневшим лицом.
— Пора идти, —
В коридоре толпились люди, выскочившие взглянуть та знаменитость. Они улыбались ей, похлопывали по плечу, когда она проходила мимо, пожелания удачи звучали на английском и французском языках. Энни не слышала ни единого слова из всего этого, лишь заученно улыбалась и кивала в ответ, механически переставляя ноги. И вообще ей казалось, что она идет не на сцену, а на эшафот.
Марк и Энни остановились перед сценой, невидимые для зрителей. Его рука все еще обнимала девушку за плечи. Подоспели Филипп и Диана, чмокнули девушку в щечки, но и тут Марк не ослабил своих ободряющих объятий. Энни немного встревожилась от взглядов, которые ее друзья бросили на нее и Марка, в них явно читалось и любопытство, и удивление, но пока они воздержались от расспросов.
На сцене в ярком и блестящем красно-белом наряде красовался конферансье и разогревал публику, подготавливая к ее появлению, и зрители ревели во всю мочь: «Энни! Энни! Энни!» Наконец конферансье добрался до главных слов: «А сейчас перед вами выступит… — загрохотала барабанная дробь, — леди, ради которой вы все сегодня пришли. Она прибыла во Францию и начинает здесь свои первые гастроли… — Снова его речь перебила долгая дробь и громкие вопли публики. — Давайте покажем же ей, как мы ее любим… эту дикарку, эту чудную маленькую девчушку. — Его слова вновь перебили барабаны. — Энни Дюмон!»
Зрители вновь заревели от восторга. Марк чмокнул девушку в макушку и мягко подтолкнул ее вперед. Девушка, выполняя заученные движения, выбежала на черный круг посреди огромной сценической площадки, а вокруг нее бушевала разгоряченная публика. Голубой луч прожектора упал на нее. В круге света она приподняла руки в том умоляюще-беззащитном жесте, который так нравился Филиппу, что он настаивал, чтобы его подопечная именно с него начинала и им оканчивала каждое выступление: ноги врозь, руки широко разведены в стороны, словно девушка хотела обнять всех зрителей.
Приветственные крики звучали повсюду. Девушка засмеялась и сумела преодолеть внутреннюю скованность.
— Привет! Как жизнь? — по-французски приветствовала всех девушка.
— Привет, Энни! — ревела в ответ публика.
— Я так рада вас всех видеть, — продолжала Энни, наконец-то припомнив слова из сценария, написанного для нее Филиппом, и теперь все у нее пошло гладко.
К тому времени, когда надо было начинать петь первую песню, публика была приручена, Энни это почувствовала. Хотя зрители не были видны в темноте, она знала, что они смотрят на нее не отрываясь. Все волнения были забыты. Она чувствовала необычайный подъем духа.
Затем на сцену высыпала группа танцоров. В темноте ярко сверкали их костюмы. Энни принялась представлять каждого из них по имени. Публика всякий раз взрывалась оглушительными аплодисментами. Потом Энни танцевала с ними, потом снова пела. Пока звучала ее меланхолическая песня, в зале стояла такая тишина, что, казалось, можно было услышать даже шорох упавшего волоска. Когда песня кончилась, публика шумно вздохнула
Потом Брик выдал нескончаемое соло на барабане. Дробь возносилась в высь синего вечернего парижского неба. И это соло полюбилось публике. Брик мгновенно превратился в знаменитость, его имя повторяли вновь и вновь, пока не замерла барабанная дробь. Он неустанно кланялся, улыбаясь во весь рот. Для всей группы Энни тот вечер оказался на редкость удачным. Энни снова и снова выходила петь, похоже было, и ее и музыкантов не отпустят со сцены. Всякий раз, когда они пытались завершить концерт, неумолкаемый рев публики звал их назад. Но вот наконец они ушли со сцены и больше не вышли. Все сияли, смеялись от радости так бурно, что казалось — вот-вот взлетят на воздух. Стреляли пробки от шампанского, вино пенилось в бокалах. Все целовались, обнимались, но больше всех доставалось Энни. Ее так душили, что она боялась наутро оказаться вся в синяках.
Были тут и Филипп с Дианой, возбужденные, радостные. Они тоже целовали Энни, твердили, какая она замечательная, какая потрясающая, уверяли, что никогда еще не пела она так прекрасно, просто волшебно.
В дальнем конце комнаты Энни заметила Марка, его напряженный, застывший взгляд. Он не подошел к ней, но, когда Энни встретилась с ним взглядом, ее словно током ударило. И тут же она перестала слышать шум и гам, царящие в переполненном помещении. Энни вспомнила избушку та краю леса, тишину лесной глуши. Она вспомнила, как лежала в объятиях Марка в темноте под раскидистыми ветвями деревьев, переполненная ощущениями, о существовании которых даже не подозревала, которых не понимала…
Энни привыкла петь перед публикой, быть перед глазами сотен тысяч людей, ее не пугали беснующиеся и орущие фаны, грохот децибел из динамиков. Но она не привыкла к тем чувствам, какие вызывал у нее Марк, и это пугало ее.
— Пойдем, тебе надо переодеться и принять душ. Нас ждут на приеме в отеле, — сказала Диана, появившаяся рядом.
От неожиданности Энни едва не подпрыгнула, уставившись на подругу округлившимися глазами.
— Что?
— Да не волнуйся ты так, будет всего несколько сотен приглашенных, — смеясь добавила Диана.
Представление давно окончилось, но народ никак не мог утихомириться. Брик разве что не носился по потолку. Он схватил барабанные палочки и выбивал дробь по головам приятелей, по столам и креслам, по стенам. Он не был пьян и не наглотался наркотиков — просто избыток адреналина в крови не давал ему покоя. Обычно Энни от него не отставала. Она любила блистать на сцене, петь, выходить на бис. Истраченная ею энергия возвращалась к ней из зала в десятикратном размере. И долго еще после концерта она не могла думать ни о, чем другом. Но только не сегодня. Именно сейчас она не могла думать ни о чем, кроме Марка.
Энни приняла душ, насухо вытерлась, надела вечернее платье — одно из тех немногих, что у нее были: серебристо-зеленое с глубоким декольте и почти совершенно обнаженной спиной. Платье поддерживалось тонкими бретельками и завершалось короткой развевающейся юбочкой, открывавшей ее стройные ножки.
Когда Энни появилась в этом наряде, все ахнули от восторженного удивления. Брик тут же затянул грубым, нарочито дурашливым голосом одну из песен собственного сочинения: «Она слишком сексуальна, чтобы быть порядочной, да, слишком уж она сексуальна, вот в чем беда, только посмотри, как она вертит…»