Жизнь за трицератопса (сборник)
Шрифт:
А тем временем Ксения привела из школы мальчика. Максимке восемь лет, самое время тренироваться на пианиста.
Мальчик при виде рояля оробел, такого он не ожидал. Пианино «Красный Октябрь» было пределом мечтаний. «Стейнвей» стоял только у Махмудовых, Сеньненко и Кругозадовых. Но ведь их детей в музыкальную школу перевозили из теннисного клуба прямо в мерседесах.
– Садись и играй, – сказала Ксения.
Мальчик внешне покорно, но на самом деле внутренне сопротивляясь, как бычок, которого манят на бойню, подошел к инструменту и сел.
– Нравится? – спросила бабушка.
– Чего? –
– Ты не видишь, за кем сидишь? – строго спросила баба Ксения.
Внуку ничего не оставалось, как увидеть и признаться.
– Ты счастлив? – спросила бабушка.
Максимка промолчал, потому что не знал, что выгоднее. Признаешься, что счастлив, заставят играть с утра до вечера, чтобы потом на концерте выступать. Так уже было, только не с Максимкой, а с Гошей Лупманом, его выставили на концерт, он простудился и умер.
Эту легенду рассказывали друг другу первоклассники в музыкальной школе, пугали друг друга, чтобы не учиться изо всех сил.
С другой стороны, скажешь, что несчастлив, накажут за нечуткость.
Максимка развернул ноты надоевшего и непонятного этюда Гедике и принялся тыкать пальцами в клавиши.
Клавиши отзывались нежно и трепетно.
Ксения с любовью смотрела на эти пальчики, не отмытые от варенья, потому что Максимка недавно лазил без ложки в банку, темные от грязи, которую он кидал в проходящую вредную бабку, исцарапанные в драке с Нюркой из соседнего двора, которая слишком много о себе воображает, эти пальчики летали над клавиатурой, как ласточки, отчего этюд становился изящным, как ноктюрн Шопена, о котором Ксения и представления не имела, хотя любила прекрасное.
– Максим, ты с ума посходил! – закричала с порога его мать. – Отойди от пианины, сломаешь к чёртовой матери!
Она сразу посмотрела в корень и поняла, что ребенок калечит случайно попавший в дом чужой и ценный инструмент.
Ксения сначала захохотала, а потом волчицей бросилась на защиту внука, благо уже была уверена, что купила рояль на свои, кровные, пенсионные деньги. И разубедить ее было некому.
Мальчик тем временем потихоньку слез со стула и убежал во двор играть в футбол. Несмотря на удивительные условия, созданные ему инопланетянином, играть ему не хотелось. Физические упражнения тянули его к себе куда сильнее.
Но его страдания не закончились.
Когда все в доме поняли, что их рояль обошел по классу все рояли состоятельных гуслярских семейств, оказалось, что мальчика надо демонстрировать как чудо.
Ведь не будешь демонстрировать рояль.
В городе говорили так:
– Удаловы-то на все идут. Еще бы, у них Максимка в консерваторию поступает. Прямо из первого класса. Берут. Несмотря на конкурс. Говорят, будет новым Ростроповичем.
– Не дай бог! – отвечали другие. – У него жена такая энергичная!
– Рано, – отвечали первые, – рано ихнему Максимке жениться. Сначала надо образование получить. В армии отслужить, а потом уж на этой женщине жениться.
Такие философские споры никогда не кончаются добром. Гуслярцы лезли драться,
Заглядывали некоторые люди, из богатых. Смотрели на рояль, удивлялись и даже предлагали деньги. Максимкины родители продали бы инструмент, но не могли – Ксения не велела.
А потом случилось такое, что и они расхотели с инструментом расставаться.
В школе были экзамены, а у Максимки – свинка.
Болезнь для детей безопасная, но в школу ходить нельзя. И экзамен перенести нельзя.
И тогда было принято решение: ввиду того что школа имеет дело с редким дарованием, провести экзамен дома.
В музыкальную школу Максимка ходить перестал. Мотивировал это слабым здоровьем. Бабушка, души в сорванце не чаявшая, конечно же поддержала внука. Родители Максимки в музыке не разбирались, но с нетерпением ждали момента, когда Максимку позовут к себе американцы и они купят себе дом в Калифорнии.
Однажды Удалов решил понаблюдать за внуком – как он готовит себя к великой участи.
Сел за его спиной незамеченный.
Оказалось, что ребенок не всегда успевает за музыкой. А бывает, вместо аккорда ткнет по клавише, а рояль издает пышный благородный аккордный звук. А если Максим промахивается по клавише, она сама ужимается и звенит, старается.
Так что играет не внучек, а играет за него сам рояль. А это неправильно. Так великим Шопеном не станешь.
А затем, когда по незнанию бабушка поставила ребенку на пюпитр ноты немецкого композитора Шуберта, к которому первоклассников и не подпускают, чтобы не отбить навсегда стремление к музыке, он так их выбарабанил, что снизу пришел сосед профессор Минц и спросил, что за пластинку Удаловы поставили. Что играют – он понял, а какой из выдающихся пианистов – не догадался.
После этого мальчонка возгордился, а Удалов встревожился.
Ему не стоило труда сообразить, что успехи Максимки связаны с подарком пришельца. Ведь пришельцы устроены иначе, чем люди. Они и о педагогике думают не по-нашему. Что-то в этом рояле было такое, что помогало Максимке достигать вершин.
А ему что? Он как услышал всякие хвалебные слова, то стал считать себя пианистом, даже в футбол играть прекратил, чтобы почаще стоять рядом с роялем.
Рояль тоже привязался к мальчику. При виде его вздрагивал, сдержанно и гулко гудел всеми струнами и даже немного переступал толстыми деревянными ногами, как трехногий конь в ожидании рыцаря.
Как-то Удалов снова увидал, что Максимка не всегда поспевает за музыкой. А когда ему трудно растягивать пальчики, чтобы изобразить аккорд, он просто тыкает одним пальцем в клавишу, а рояль издает аккордный звук. Удалов сказал мальчику:
– Нехорошо, Максим, старших обманывать.
– Никого я не обманываю! – возразил Максимка лживым голосом.
– Не умеешь ты играть своего Шуберта-Шостаковича.
– Умею.
– Проверим?
Максимка уверенно уселся за инструмент и велел деду открыть ноты. В нотах он немного разбирался, поэтому для начала раза два ударил правильно. А потом – пошла писать губерния! – Максимка барабанил по клавишам как желал, а рояль послушно изображал то, что было написано в нотах, словно у него были дополнительные глаза.