Жизнь за трицератопса (сборник)
Шрифт:
– О нет! – воскликнул Минц еще громче.
– Не кричи, пожалуйста, – откликнулась русалка. – Если ты спать не хочешь, то подумай о других. Я же небось отравленная!
– Простите, – сказал Минц.
– Вы отдаете нам русалку? – настаивал немецкий ихтиолог.
– Только попробуй, – сказала русалка, которая, оказывается, все слышала.
– Перезвоните мне завтра, – попросил Минц. Теперь ему стало все ясно.
Положив трубку, он подошел к дивану. Русалка смотрела на него спокойно, но призывно и часто дышала.
– Пожалуйста, –
– Как излагаешь, дядечка! – издевательски откликнулась русалка.
– Поэтому я буду спать на кухне. Для твоего же блага.
– Ты что, храпишь, что ли?
– Почему храплю?
– А почему ты в другую комнату убегаешь для моего благa?
– У тебя есть девичья честь?
– Ах вот ты о чем заговорил! А я-то думала, что не будешь ко мне приставать со своими старческими ласками!
Нет, она над ним издевалась!
Русалка потеряла в глазах Минца свою девичью привлекательность. Он достал из шкафа комплект белья и кинул ей на диван, а сам отправился на кухню сооружать себе ночлег на раскладушке.
– Никуда ты от меня не денешься, – сказала из комнаты девица.
Но Минц знал, как спасется от возможных поползновений. Как чужих, так и своих – ведь он не был уверен, сможет ли устоять от соблазна, когда погаснет свет.
Память и находчивость выручили Льва Христофоровича. Пока русалка плескалась в ванне, он залез на антресоли, где лежали ненужные вещи, которые было жалко выкинуть.
Подобно сумасшедшему кроту, он закопался в переплетении лыжных палок, елочных игрушек, помятых самоваров, дырявых кастрюль, портативных центрифуг, манометров и анемометров, рваных пакетов из-под реактивов и прочих отбросов гуслярского гения.
И вот – о везение! – рука Минца натолкнулась на странную вещь – подарок археолога Янина. Несколько лет назад в Новгороде был раскопан склад поясов верности, завезенных ганзейскими купцами, которые полагали, что склонные к домострою русские люди тут же облачат в эту гадость жен на время своих деловых отлучек. Но не тут-то было. Русские бабы оказались выше подозрений, и пояса верности – изобретение европейского ума, порождение культа Прекрасной дамы и Крестовых походов – остались ржаветь в сарае, пока о них и вовсе не забыли.
С поясом в руке Минц спустился в комнату, вытер его тряпкой, смазал на кухне оливковым маслом. Пояс верности был схож со спинным панцирем гигантского муравья, в узкой перемычке были дырочки для естественных потребностей.
Не думайте, что Минц намеревался украсить этим варварским изобретением мужского шовинизма свою гостью. Нет, он сам пошел на жертву.
Прекрасная дама имела талию, а Минц давно уже ее лишился. С натугой Минц застегнул пояс и, втянув живот, замкнул его ключиком. Потом выкинул ключик за окно, в крапиву, полагая, что, если его ночью прихватит желание, ключика в крапиве ему не отыскать. Так что он спасет русалку от бесчестья, а себя – от разорения.
Подойдя на цыпочках к
Русалка спала на диване, а может быть, делала вид, что спит.
Плед обрисовывал округлости ее тела, и девушка выглядела даже более соблазнительной, чем в обнаженном виде, ибо человеческому глазу интереснее догадываться, чем лицезреть. А излишняя открытость и обнаженность способны отвратить мужчину.
Потушив свет, Минц на цыпочках вернулся на кухню. Пояс верности жал и резал во всех местах.
Улегшись на раскладушку, Минц принялся мучиться, он ворочался, закрывал глаза, задремывал, снова просыпался… это был не сон, а забытье.
Потом вдруг появилась учительница Марья Степановна из второго класса.
– Лев, – сказала она, – я ухожу из школы. Так работать невозможно. По твоей милости я получила класс из тридцати идентичных девочек, которым самое место в колонии для малолетних преступниц. Знаешь ли ты, что лишь одна из них готовит домашнее задание и затем они размножают его на ксероксе в тридцати экземплярах! Лишь одна из них выучивает урок, и сколько бы я ни вызвала учениц к доске, выходит та же самая, переползая предварительно под партами с места на место! А уж на контрольной страшно подумать… – и добрая учительница зарыдала.
Минц проснулся. И вспомнил, что Марья Степановна учила его пятьдесят лет назад и уже тогда была женщиной в летах.
Он понял, что это был сон всего-навсего… И тут явился представитель мафиозной структуры. Он вытащил из кармана пачку долларов.
– Больше вам никто не даст, – сказал он. – Отдай мальков, мне братки нужны!
– С дороги! – возмущенно крикнул полковник из военкомата. – Не получишь ты наших русских ребят! Мы соберем из них отдельный стрелковый батальон. Чечня ждет квалифицированного пополнения…
И опять Минц проснулся.
Просыпаясь, сказал полковнику и мафиози:
– Мне говорили, что у нас вывелись только девочки.
Было темно. За окном надрывался соловей. Пятый час. Как там русалка?
– Нет, я не встану. – Минц ощупал чресла. Они были закованы в металл.
И тут образ нежного девичьего тела, прикрытого клетчатым одеялом, с такой силой ударил в сердце Минца, что он понял: надо искать золотой ключик от пояса.
Он проиграл борьбу.
«Хотя что сделал праведник у Толстого, когда к нему стала женщина приставать? Кажется, отрубил палец? Может, и мне отрубить палец?
Но нет, палец мы сбережем».
Минц поднялся. Он старался не шуметь. Даже если русалка откажет ему в любви, он хоть снимет этот проклятый пояс!
Минц вывалился в палисадник через открытое окно. Шлепанцы остались в комнате. Густая крапива обожгла его, как десяток плетей!
Казалось, что с него содрали кожу.
Или он уже взошел на костер, как Джордано Бруно.
Темно хоть глаз выколи.
Минц шарил руками по земле и чувствовал, как его тело краснеет и раздувается от ожогов.