Жизнь за трицератопса (сборник)
Шрифт:
– Ты чего это увлекся, Толик? – спросила жена Катерина, раздавшаяся в бедрах и щеках и не любившая причесываться.
Иногда Толик с ужасом думал о том часе, когда он станет президентом Российской Федерации и будет вынужден стоять на церемонии инаугурации вместе с супругой. Страшно подумать! Может, пока не поздно, отказаться от поста президента?
– Тетя Римма звонила, – сообщила Катерина. Тетя Римма была женой дяди Вени. – Спрашивала, когда начнется строительство.
– Какое строительство? – спросил мэр, любуясь стегозавром. Надо будет
– Ну, коттедж на холме Боярская Могила, – напомнила Катерина. – Нам бы тоже присоединиться…
– Да ты с ума сошла! Я перед народом – как под увеличительным стеклом! Я должен быть хрустальным!
– Тогда сделай банк и запиши на мое имя, – посоветовала Катерина.
– Я тут подумал, – сказал мэр, – и решил: не лучше ли нам на холме детский городок устроить? Как у Диснея.
– Ты мне зубы не заговаривай, – предупредила мужа Катерина. – Ты что, кому-то еще холм решил продать? Сознавайся.
– Тут все в другом масштабе, – ответил муж, сдвигая брови, как на портрете Чапаева, который висел в его кабинете. – Тут пахнет всемирной сенсацией. Если Минц прав – твой дядя будет лизать пыль с моих ног.
Последняя фраза несказанно испугала Катерину. И она поняла, что мужа надо спасать, опередив его легкомысленный поступок докладом дяде.
– Чувствую, – громко шептала она в телефонную трубку глубокой ночью, когда Толик заснул (ему конечно же снились динозавры в шляпах и под зонтиками), – кто-то его шантажирует. Подсовывает ему разную дребедень, чтобы разрушить его светлый образ.
Дядя приглушенно рычал по ту сторону трубки.
Глава 5
Утром Лебедянский разбудил Минца и сам примчался за рулем своего скромного ниссанчика. Дал такой сигнал перед домом № 16, что проснулись все, включая старика Ложкина, который не сообразил, что происходит, но, подчиняясь безусловному рефлексу, бросился к письменному столу и принялся строчить донос на некоторых лиц, которые позволяют себе будить тружеников.
– Эй! – крикнул мэр города. – Вставайте! Наука не прощает бездействия.
Удалов не смог проснуться, но Минц через пять минут уже сидел в машине.
– Показывай путь, профессор! – приказал мэр.
По дороге к холму он допрашивал Минца:
– Как будем доставать?
– Пока не знаю. Думаю над этой проблемой.
– Надеюсь, никому об этом еще не известно.
– Никому. Если не считать академика Буерака.
– Это еще кто такой? – удивился Лебедянский.
– Открыватель олигозавра, крупнейший специалист по «мелу» в Восточной Европе. Я не мог оставить его в неведении.
– Мог! – возразил мэр. – Этим ты погубил все наше дело! Он сейчас уже носится по Москве и кричит, чтобы посылали экспедицию.
– Вряд ли, – усомнился Минц. – Во-первых, Буераку девяносто шесть лет и он уже второй год не выезжает в Гоби в экспедицию. Во-вторых, он живет в Израиле и не может бегать по Москве. В-третьих, Буерак глухой, и я не уверен,
Слова Минца немного успокоили Лебедянского. Но конечно же не до конца. Все-таки нельзя выпускать из виду, что Минц в какой-то степени лицо еврейской национальности. Такие, как он, нападают на беззащитных палестинцев.
Занятый размышлениями Лебедянский не обратил внимания на то, что за ним, не отставая и не приближаясь, едет джип «Чероки» с гранатометом на крыше.
Оставив машину у обочины, мэр с Минцем поднялись на холм.
Пробравшись в пещеру, профессор зажег фонарь.
Мэр был разочарован.
– Я думал… – сказал он, но не сообразил, как продолжить фразу.
Видимо, он думал, что обнаружит почти живое чудовище, а увидел обычную пещеру не лучше других.
– Подойдите к стене, – предложил профессор, – проведите по ней пальцем… Что вы чувствуете?
– Шершавая, – признался мэр.
– Правильно, это отпечаток шкуры. Уже одного этого достаточно, чтобы наши имена были вписаны золотыми буквами в историю науки.
Даже если у Лебедянского и были сомнения по поводу динозавров, после слов профессора они пропали. Золотыми буквами! В историю! Науки!
– Это эпохальное открытие, – строго продолжал Минц, – имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.
Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.
– Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес…
– Понимаю, – вздохнул Анатолий Борисович.
У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названый зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И, если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!
– В тот момент, когда первое из чудовищ, – продолжал Минц, – восстановленное по помпейскому принципу, встанет на площади Гусляра, все самолеты мира полетят в нашу сторону. Спилберг заплатит любые деньги, только чтобы прикоснуться к нашему с вами открытию.
Мэр зажмурился.
Минц продолжал разливаться соловьем, потому что понимал: без поддержки Лебедянского динозавров могут погубить, уничтожить или украсть.
Веня не слышал и не хотел слушать продолжения разговора. Так и не узнав, о чем идет на самом деле беседа, он указал пальцем охраннику Ральфу то место над входом в пещеру, где порода нависала козырьком. Ральф, идеальный охранник, тихо зарычал. Он любил стрелять из гранатомета.