Жизнь замечательных котов…
Шрифт:
Долгие годы Мурка была абсолютным лидером на обширном участке. Одни её боялись, другие уважали, третьи ненавидели. А соперниц не было и быть не могло: соседские кошки за версту обходили скорую на расправу Мурку.
Но случилось непредвиденное. Соседи, которые имели пса, который регулярно получал по морде от Мурки, принесли однажды домой крошечного котёнка необыкновенной красоты. Это была маленькая, с ладошку, белоснежная пушистая кошечка с голубыми глазами. Она была такая пушистая, что казалась «поперёк себя шире», как выразилась соседка, а тонкий хвостик
Мурка не поверила собственным глазам, когда увидела это чудо красоты: соперница, да ещё под самым носом?! Мурка люто возненавидела Белку, но тронуть не смела: уважая законы, она не вторгалась на чужую территорию. Она ждала. Она знала, что глупый котёнок, везде сующий свой любопытный нос, рано или поздно нарушит границу, и тогда она покажет, кто тут хозяин. Так и случилось. Плохо пришлось бы Белке, если б на её отчаянный крик не прибежала хозяйка, которой с большим трудом удалось вырвать полузадушенного котёнка из зубов профессионального крысолова.
Прошли годы.
Мурка всё реже гонялась за крысами и всё чаще дремала у печки. Белка же превратилась в настоящую красавицу. Её любили. Ею восхищались. Белкины котята были нарасхват. Одного из них, Барсика, такого же белого и пушистого, оставили в доме. Как сумела Белка внушить Барсику ненависть к Мурке? Это был тот редкий случай, когда кот обижал кошку. Он мстил за маму. Вдвоём они преследовали теперь Мурку.
— Смотри, — тётя Нина показала в сторону соседского сарая: на его крыше, как часовые на посту, сидели Белка и Барсик.
Через неделю я снова пришла на «свою» грядку.
Из пустой собачьей будки, приспособленной под кошкин дом, доносился тонкий писк и задушевное мурлыканье: там была Мурка с котятами.
Три новорождённых котёнка слепились в тёплый клубок, и Мурка вдохновенно вылизывала его, облизывая то, что попадётся под язык: то ухо, то лапу, то нос.
Я заметила, как изменилась Мурка: передо мной была не грозная охотница, драчунья и скандалистка, а разомлевшая от близости котят счастливая мамаша.
Не успела я протянуть руку, чтобы погладить котят, как кошка поднялась и ушла.
— Куда это она?
— Погулять. Старая уже, устаёт с котятами. Она их ни на минуту не оставляет. А Белка с Барсиком только и ждут…
— Они что же, могут утащить котят?
— Ещё как! У котов, милая, всё как у людей: уж если война, то до последнего. Барсик может утащить новорождённого кота, а Белка — кошку. Кому нужны соперники?
— Ну и дела! Настоящая мафия. Что ж мне теперь делать? Я пришла грядки полить, а кошачьим бэби-ситтером как-то не собиралась…
— Посиди с котятами, пока Мурка придёт. Она ж их тебе доверила. Да она скоро придёт. Погуляет, поест немного. Смотри, какие забавные. Вот этот Вася: слепой ещё, а всё вперёд лезет, командует. А эта маленькая, точь-в-точь Мурка, и зубки острые, всё укусить старается. Эта будет крысоловка. Дай-то Бог, из Мурки теперь какая охотница…
Это были последние Муркины котята.
Когда
Как-то я стала свидетельницей разговора соседок, поджидающих коз на вечернюю дойку.
— Как плохо без Мурки-то! Совсем крысы обнаглели. Цыплят уже из-под носа таскают. Разве б Мурка позволила?
— Смотри, что получается, Семёновна: бывает, человек умрёт — и забудут. А Мурки вот не стало, и все её вспоминают, все жалеют. Эх, Мурка! Другой такой нет.
Дунькино счастье
Настя отвела глаза, повторяя заданный отрывок из Пушкина и глянула в окно. Тишина. День пасмурный. Серо-белый. Зима! Природа припорошилась снегом, припудрилась, засыпав белоснежной пеленой морщины-рытвины перепаханной земли, развороченный асфальт у подъезда, кучки смёрзшейся ботвы и сарай во дворе, что стоял, покосившись, со съехавшей набекрень крышей и раздумывал: упасть наконец или постоять ещё немного?
Малыши, как цыплята, возились под окнами, сгребая-разгребая снег, словно искали там зёрнышки. У них своя забота: расти! «Познавать свойства предметов», как учили их в педагогическом классе. Вот они и познавали, сгребая снег, уталкивая его в ведёрки и снова разбрасывая. «Хоть бы сарай на них не упал», — подумала почему-то Настя. Внезапно малыши побросали лопатки и сбились взъерошенной стайкой. Кто-то плачет! Жанночка? Накинув наскоро платок, Настя выбежала во двор.
Кто-то выбросил на мороз сиамского котёнка. Потомок знаменитой кошачьей династии, выращенной в незапамятные времена специально для охраны и развлечения тайских принцесс, погибал на жестоком российском холоде. Тощий головастик, с присохшей к рёбрышкам прозрачной шкуркой, он был похож на сушёного карасика. Котёнок даже не плакал, только смотрел на детей застывшим взглядом и непонятно было: жив он ещё или уже окоченел, превратившись в ледяную фигурку?
Внезапно котёнок сжался в комочек, качнулся вперёд-назад и прыгнул на стоящую рядом Оксанку, вцепившись коготками в мех искусственной детской шубки. Он уцепился за ребёнка, как за надежду. Надежда была последней. Жанночка, Оксанкина сестра, заплакала ещё горше. Она ещё не научилась говорить, но её чистая душа страдала. Она понимала горе котёнка.
Настя взяла за руки малышей. Так и ввалились они в квартиру ближайшей Настиной соседки: плачущая Жанночка и молчаливая, растерянная Оксана с висящим на ней тощим кошачьим скелетиком.