Жизнь замечательных людей (сборник)
Шрифт:
Первое испытание провели на стене дома № 4 по Невскому проспекту и получили убедительный результат. Именно аппарат воспроизвел звукозапись, сделанную, предположительно, в первой половине марта 1953 года: сквозь шарканье ног, звуки клаксонов, какой-то гул вдруг прорезался женский вопль:
– Иосиф Виссарионович! На кого ты нас покинул, отец родной?!
Вскоре изобретение было зарегистрировано, получило патент и европейскую известность; ближайший помощник именинника Тимофеев перешел с ним на «вы», жена Катерина, видимо, в расчете на Государственную премию,
На несчастье, очередной опыт Антон Сокольский надумал осуществить в своей собственной квартире в старинном доме по Суворовскому проспекту, где они жили вдвоем с женой. Приладил Сокольский свой аппарат к стене и в результате чего только не наслушался, например:
– Я вас в последний раз спрашиваю, милостивый государь: намерены вы стреляться, или я вас записываю в подлецы?!
А то:
А то:
– Нынче каков дисконт-то на Русско-Азиатский банк? Полтора процента! А ты на меня наседаешь – гони должок...
И вдруг голос сподвижника Тимофеева:
– Кать, ты не знаешь, куда подевались мои носки?
34
Как вор Мутовкин задумал обмануть государство и погорел.
Ошибочно говорят: «Поделом вору мука» – потому что наше расчудесное государство можно грабить безнаказанно, особенно если в гомерических масштабах, и даже такое занятие в порядке вещей, но обманывать – это зась.
Когда сравнительно недавно вышла – заметим, беспримерная в мировой юридической практике – превентивная амнистия для воров, которые украдут не больше, чем на триста сорок пять рублей новыми деньгами, некто Мутовкин, сообразившись с обстоятельствами, ограбил пивной ларек. Предварительно он прикинул на бумаге, чего и сколько нужно взять, чтобы уложиться в триста сорок пять рублей, и умыкнул бочку чешского пива, ящик воблы, мешок соленых сушек и шелковое кашне. С ворованной снедью Мутовкин справился за два дня и на третий день пошел сдаваться в милицию, будучи совершенно уверенным, что в худшем случае его для проформы посадят до вечера в КПЗ.
Не тут-то было. Во-первых, его упекли в Бутырки, где он моментально пострадал от товарищей по беде. Вошел Мутовкин в камеру, сказал:
– Приветствую вас, господа ссученные, урки и фраера!
Урок, вообще публику нервную, задело, что новенький поставил их ниже ссученных, и они намяли ему бока. Во-вторых, в предварительном заключении Мутовкин отсидел два с половиной года, пока двигалось его дело, и он проклял свою судьбу. В-третьих, судебное разбирательство пошло совсем не так, как Мутовкин предполагал, а до жути въедливо и чревато, и у бедняги даже возникло нелепое подозрение, будто бы его подводят под исключительную статью. Как раз накануне слушалось дело одного прожженного дельца, который украл целую мебельную фабрику, и, поскольку наказать вора не удалось, судьи действительно сердились по пустякам.
Когда Мутовкин предъявил обвинению свои расчеты, из которых выходило, что он нанес государству ущерб в размере трехсот
– А шелковое кашне?!
Мутовкин в ответ:
– А что шелковое кашне?.. У нас в универмаге ему красная цена семь рублей с копейками...
– А дефолт?!
– А при чем здесь дефолт, если я совершил правонарушение за два года до того, как наш рубль катастрофически пал в цене?
– А при том, что вот у нас имеется постановление Совета министров от 4 декабря...
– Ну и что они там постановили?..
– Они постановили, что по причине плачевного состояния финансов пускай дефолт приобретает обратную силу, и поэтому вы, обвиняемый, в действительности украли на триста семьдесят два рубля!
Заседатель сделал внушительную паузу и после продолжил, подмигнув другому заседателю и судье:
– По-видимому, обвиняемый думает, что он один умный, а на государственный аппарат работают дураки. Ну ничего: мы сейчас ему продемонстрируем, кто умный, а кто дурак.
Мутовкин возопил:
– Помилосердствуйте, граждане судьи! Неужели мне из-за тридцати двух рублей амнистии не видать?!
– Как своих ушей, – заверил его судья.
– Но ведь это же нечестно!
– А ты не хитри.
35
Сева Кайманов, дружбист[30] из леспромхоза «Комсомольский», не дурак выпить и чемпион треста по домино, выиграл в лотерею туристическую путевку в Чехословакию; это было тем более оглушительно, что дальше Вологды он сроду не заезжал.
Жена собрала ему чемодан, наказала, что привезти, и Сева Кайманов со смутным чувством отбыл в Вологду, из Вологды поездом в Москву, а из Москвы самолетом в Прагу, дорогой неотступно размышляя о том, что, если бы его сделали адмиралом, это было бы не так удивительно, как то, что его направили за рубеж.
Центральная Европа почему-то не произвела на него особого впечатления, хотя, конечно, Прагу с Вологдой не сравнишь; ну магазины, ну тротуары не заплеваны, ну прохожие все улыбаются, как придурки, ну как будто выпивших не видать. Более того, самым значительным событием этой поездки оказался его роман с переводчицей Натальей Владимировной, о которой Сева впоследствии отзывался, что, дескать, она не женщина, а атас.
Вот как-то прогуливаются они с переводчицей Натальей Владимировной в центре Праги, на углу Вацлавки и Прашна Брано засмотрелся Сева по сторонам, несколько задержав движение пешеходов, и тут один прохожий старичок в его сторону говорит:
– Проходу не стало от иностранцев, черт бы их всех побрал! Сева спрашивает свою спутницу:
– Чего это он сказал? Наталья Владимировна отвечает:
– Он сказал, что ему надоели иностранцы.
– Это он про кого?
– Видимо, про тебя.
– Что-то я не врубился! при чем тут я?..
– А при том, что ты и есть иностранец, при том, что здесь Чехословакия, а не твой занюханный леспромхоз.
– Ну, во-первых, мой леспромхоз второй год подряд держит переходящее Красное Знамя, а во-вторых... во-вторых, неужели я иностранец, едрена вошь!