Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди
Шрифт:
В этот же день Александр Солженицын написал Заявление для печати, которое в Советском Союзе, естественно, опубликовано не было (его озвучили только на Западе). Приведу лишь отрывок из него: "Полная ярости кампания прессы скрывает от советского читателя главное: о чем эта книга? Что за странное слово "ГУЛАГ" в названии ее? "Правда" лжет: автор "смотрит глазами тех, кто вешал революционных рабочих и крестьян". Нет! — глазами тех, кого расстреливал НКВД. "Правда" уверяет, что в нашей стране "бескомпромиссная критика" периода до 1956 года. Ну вот, пусть и покажут свою бескомпромиссную критику, я дал им богатейший фактический материал…
Публикуя "Архипелаг", я все же не ожидал, что до такой степени отрекутся даже от своих прежних слабых признаний. Линия, избранная органами
Олег Даль с женой отдыхают в Пушкинских Горах. Каждый день с утра они совершали прогулку в Михайловское, где гуляли чуть ли не до вечера. Как вспоминает Е. Даль: "Там было тихо, грустно и пусто. Мы вдвоем бродили по Михайловскому дому, по домику няни. Гуляли по парку, а с деревьев срывались капли, и казалось — весна. Мы молчали, Олег не любил рассказывать о своих чувствах, не любил и слушать восторженных слов. У него был необыкновенно светлый взгляд, он улыбался, был спокоен и, кажется, совсем счастлив. Мы были в Михайловском каждый день, по дороге шутили и смеялись, но, ступив туда, замолкали.
Не повезло нам с Тригорским: мы пришли туда во вторник (22 января. — Ф. Р.), был выходной день. Погуляли вокруг. Времени у нас впереди было достаточно, и мы собирались еще раз побывать в Тригорском. Но…
Утром следующего дня я, как всегда, пошла заказывать завтрак и замерла на пороге ресторана: на столах стояла икра и прочие деликатесы, а мне объяснили, что кормить нас больше не будут, так как прибыла делегация работников культуры, да и вообще намекнули, что, может быть, нам придется освободить номер. Но, сказала я нагло, Олег Даль — тоже работник культуры. Мне ответили: "У нас организованное мероприятие, мы не можем обслуживать индивидуалов". Я осторожно сказала об этом Олегу. Через час вещи были сложены, и Олег, схватив меня и чемоданы, молча бросился вон из гостиницы, принимавшей "организованных и культурных гостей".
Расписания автобусов, идущих в Псков, мы не знали, ждали часа два, погода в тот день была омерзительной: снег с дождем и ветром. Приехали в Псков. Билетов на Москву нет. Сели в такси, объездили весь город — ни в одной гостинице "мест нет". Мокро, холодно, неуютно. Что-то съели в ресторане. У нас был большой термос, мы залили в него "бочковой" кофе в ресторане и бродили с ним целый день по Пскову в ожидании вечера и возможных билетов на поезд.
Олег называл меня "термосоносец". Мы ходили и говорили о том, что, вероятно, на всю оставшуюся жизнь обречены жить на холодной лавочке зимнего сквера Пскова, что, может быть, лет через десять нам дадут квартиру, и мы забудем, кто мы такие и что родом из Москвы и Ленинграда, и доживем здесь тихо и покорно свой век.
Поздно вечером нам удалось достать билеты в Москву. Так бежали мы из Пушкинских Гор, вспоминая, как сидели у могилы Пушкина, как стояли и, кажется, плакали тихо в Святогорском монастыре. Жаль было, что Олега оторвали от Пушкина…"
Тем временем средства массовой информации Советского Союза продолжают травлю Александра Солженицына. Практически всю последнюю неделю месяца в газетах публиковались восторженные отклики на статью И. Соловьева, опубликованную 14 января в "Правде". В. числе восторгающихся — сплошь одни знаменитости из сплоченного цеха писателей. Например, "Литературная газета" 23 января публикует сразу несколько таких откликов, подписанных Сергеем Михалковым ("Саморазоблачение клеветника"), Петрусем Бровкой ("Лишь бы очернить…"), Олесем Гончаром ("Кощунство"), Григолом Абашидзе ("Крайняя степень падения"). В последующие дни к этому хору добавляют свои голоса и другие писатели: Константин Симонов ("Правда", 24 января), Расул Гамзатов ("Правда", 25 января), Анатолий Иванов ("Комсомольская правда", 25 января) и др. К примеру, последний пишет: "И вот находится в нашей стране так называемый писатель Солженицын, который, кощунствуя над величайшими
До какого же политического растления и нравственного маразма дошел Солженицын?!"
Не стоит думать, что в огромной стране не нашлось людей, кто бы поднял свой голос в защиту Солженицына. Такие люди, конечно же, были. Они тоже писали письма во все центральные газеты, в которых выражали поддержку писателю-правдолюбцу, но эти послания никто не печатал. Приведу отрывок лишь из одного такого письма. Историк Вадим Борисов писал: "Распни его", — требует руководящий орган. "Распни, распни", — вторят газеты помельче. "Распни, распни, распни", — послушным эхом подхватывают нечитавшие "читатели"…
Но вы, Товстоногов, Симонов, Гамзатов и кто еще! Вы-то знаете, не, можете не знать, на чьей стороне правда. Вы ведаете, что творите, когда вплетаете ваши голоса в улюлюканье и завывания наемных распинателей. Ведаете — и предпочитаете опасной правде уютную ложь…
А мы, молчаливое интеллигентное большинство! Мы тайно зачитываемся книгами писателя, держим его портреты на книжных полках. Но сейчас, когда уже не литературные, а настоящие убийцы бродят вокруг его дома и засыпают его грязными угрозами, — что мы делаем? Мы с жадным любопытством ждем развязки. "Бог не выдаст, свинья не съест" — не так ли? Мы умываем руки — и надеемся сохранить их чистыми?.."
Тем временем большая группа артистов советской эстрады (в их числе и певец Лев Лещенко) ничего не ведают про эту антисолженицынскую кампанию, поскольку вот уже почти два месяца находятся за пределами родины — в Японии. Там проходит выставка "Советская социалистическая Сибирь", и артисты обеспечивают ей соответствующий промоушн. Правда, получается у них это не очень. Если на первом их выступлении был аншлаг (пришло четыре тысячи зрителей), то на второй концерт пришло 2 тысячи, на третий — одна тысяча, а в двадцатых числах января на одном из концертов и вовсе был зафиксирован смехотворный результат — 18 зрителей. Как объясняет происходящее сам Лещенко, главным для японцев на выставке были не выступления артистов, а огромное чучело мамонта, установленное в советском павильоне. На него-то и валил народ, а артистов слушал как бы между прочим. Но, когда чучело японцам поднадоело, они перестали заходить в советский павильон.
Создавшаяся ситуация артистов крайне озаботила. Ведь они приехали в Японию с целью пробыть там как можно дольше, а с таким раскладом надобность в них полностью отпадала. Действительно, какой смысл держать большую группу артистов, если все их потуги не собирают даже двух десятков зрителей? Ситуацию усугубила еще и погода. 25 января в Японии выпал обильный снег, в результате чего советский павильон, не рассчитанный на подобную нагрузку, просел настолько, что его крыша держалась исключительно на спине мамонта. В итоге руководство делегации решило отправить артистов на родину первым же теплоходом — 27 января. Но Лещенко и К° повезло: начальник выставки Александр Чудаков берет их под свою защиту и оставляет в Японии до начала февраля. За это время артисты лихорадочно занимают валюту у посольских и закупают на нее высококачественную аппаратуру.
А теперь из Японии вернемся обратно в Москву и взглянем на тамошнюю афишу развлечений. Начнем с киношных премьер. Их было несколько, но я назову лишь одну: 28 января в прокат вышел французский фильм "Железная маска" с незабвенным Жаном Маре в главной роли.
Из театральных премьер назову следующие: 16-го в Театре на Малой Бронной был показан спектакль "Дон Жуан"; 25-го в Театре имени Вл. Маяковского — "Гражданское дело"; в Театре оперетты — "Василий Теркин".
Кино на ТВ: "Как закалялась сталь" (15- 21-го), "Верность матери" (17-го), "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Черные сухари" (20-го), "Ленин в 1918" (21-го), "Серебряные трубы" (22-го), "Большая перемена" (22-25-го), "Свинарка и пастух" (26-го), "Ижорский батальон" (впервые по ТВ), "Фальшивая Изабелла" (27-го) и др.