Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Раззаков Федор Ибатович

23 ноября компетентные органы нашей страны вновь всерьез озаботились проблемой мемуаров Никиты Сергеевича Хрущева. В тот день в американском журнале "Лайф" (чуть позже в английской "Тайме", французской "Франс суар", немецком "Штерне") начали печатать злополучные мемуары. Публикацию предварял краткий рассказ о том, что представляют эти воспоминания. Сообщалось, что рукописного текста нет, а есть лишь магнитофонные ленты, которые перевел и обработал некий 23-летний выпускник русского отделения Йельского университета Строуб Тальбот. За достоверность материала поручился английский журналист и писатель Эдвард Кренкшоу, автор биографии Хрущева.

Как только мемуары увидели свет, в западной печати тут же завязалась жаркая дискуссия на тему: подлинные ли это мемуары или ловко состряпанная фальшивка. На последнем твердо стояли прикормленные КГБ западные издания,

которые вбрасывали в свет все новые и новые детали, свидетельствующие о недостоверности мемуаров. Мол, в мемуарах говорится, что Хрущев был избран кандидатом в члены Политбюро в 1936 году, а на самом деле это произошло двумя годами позже. Как Хрущев мог так проколоться? И тут же следовал вывод: значит, мемуары писал не он. В поддержку этой версии говорило и заявление самого Хрущева, которое несколькими днями ранее было опубликовано в ведущих советских газетах "Правда" и "Известия". Кстати, в последней 24 ноября была опубликована заметка "На кухне фальсификаторов" С. Новгородского. В ней автор заявлял, что мемуары — дело рук двух разведок сразу: английской, чьим агентом является Эдвард Кренкшоу (журналист даже приводит номер, под которым Кренкшоу числится в картотеке Интеллидженс сервис), и американской, чьим агентом является Строуб Тальбот. К счастью, читатель, мы-то знаем правду об этих мемуарах.

В это же время КГБ продолжал ломать голову над проблемой Солженицына. Того активно зазывали в Швецию на церемонию вручения Нобелевской премии (она должна была состояться в декабре), но Солженицын колебался. Между тем КГБ, вкупе с Генеральной прокуратурой Союза, выступил инициатором проекта Указа Президиума Верховного Совета СССР о "выдворении Солженицына из пределов СССР" и лишении его советского гражданства. В своей записке, направленной в ЦК КПСС, Андропов и Генпрокурор Роман Руденко объясняли необходимость выдворения писателя-диссидента из страны следующими причинами: "Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды… Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции — позиции внутреннего эмигранта и всех преимуществ, связанных с этим… Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы… Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства".

Проект указа был подготовлен, оставалось дождаться главного — отъезда писателя в Швецию. Но тот с этим делом медлил, прекрасно понимая всю опасность этой поездки. В итоге никуда он не уехал, чем здорово поломал планы КГБ.

В эти же дни конца ноября в Ленинград приехал Олег Даль. Еще в мае он сделал официальное предложение руки и сердца Елизавете Апраксиной-Эйхенбаум и вот теперь приехал в город на Неве, чтобы скрепить эти отношения официальной печатью. В загс молодые отправились утром 27 ноября (с ними была и мать невесты). Там им выдали подобающие случаю свидетельства, причем Даль свое тут же "испортил", размашисто написав на нем: "Олег+Лиза=ЛЮБОВЬ". Говорят, регистраторы были крайне недовольны таким мальчишеским поступком врачующегося.

После регистрации все трое зашли в ближайшее кафе-мороженое и распили там на радостях бутылку шампанского. Никакой свадьбы — с белоснежной фатой, куклой-пупсиком на капоте "Волги", многочисленными гостями — не было и в помине. Что вполне объяснимо: для обоих это был уже не первый брак. Даль успел пережить два развода (с актрисами Ниной Дорошиной и Татьяной Лавровой), Елизавета — один (с кинорежиссером Леонидом Квинихидзе). После кафе они отправились домой. А на следующий день произошло неожиданное — Даль напился, причем, что называется, до чертиков. Его жена была в ужасе, поскольку никогда не видела его в таком состоянии. Нет, она знала, что он любит выпить, но чтобы до такого состояния!.. Короче, радость от происшедшего накануне была испорчена.

В этот же день в местечке Васильков под Киевом была убита находившаяся на учете в КГБ художница Алла Горская. Поскольку убийц так и не нашли, в народе упорно ходили слухи, что с несчастной расправились чекисты.

Тем временем в Армении проходили торжества по поводу 50-летия образования Армянской ССР. По этому случаю в республику съехались многие высокопоставленные лица, в том числе и генсек Леонид Брежнев. 29 ноября он в торжественной обстановке вручил республике орден Октябрьской Революции. Затем произошел весьма занятный эпизод, связанный

с ответным подарком Брежневу. На сцену вышел пожилой армянин, который сообщил высокому гостю, что в годы войны он служил в той же 18-й армии, где Брежнев возглавлял политотдел. И в подтверждение своих слов армянин преподнес генсеку неожиданный подарок: листовку, датированную 42-м годом и написанную рукой самого Леонида Брежнева. В каком музее он ее раздобыл, неизвестно, однако этот подарок растрогал Брежнева до глубины души: он бросился обнимать своего фронтового товарища и разрыдался прямо на глазах у публики. Сцена, достойная передачи "От всей души", которая в те дни еще не была придумана (она появится только летом 72-го).

На эти торжества в Армению были приглашены и многие известные артисты, в числе которых был и Муслим Магомаев. В ту пору он жил в Баку, оттуда и прилетел в Ереван в одном самолете с 1-м секретарем ЦК компартии Азербайджана Гейдаром Алиевым. В те годы армяне и азербайджанцы еще дружили, поэтому Алиева встречали с большой помпой: цветами, улыбками, эскортом мотоциклистов. Он выступал с речами на заводах, фабриках, в институтах. И везде его сопровождал Магомаев.

Вечером 29 ноября, после торжественного заседания, состоялся праздничный концерт. На нем Магомаев спел армянскую народную песню на языке оригинала, чем вызвал неописуемый восторг публики. Сидевший неподалеку от сцены композитор Арам Хачатурян вскочил со стула, поднял вверх большой палец (мол, молодец!) и крикнул: "Муслим, давай что-нибудь из песен Арно" (имея в виду Арно Бабаджаняна). Магомаев эту просьбу исполнил. А потом заявки посыпались одна за другой, и Магомаеву, которому в концерте отводилось всего лишь несколько минут, пришлось петь больше часа.

После приема Алиев предложил певцу пройтись с ним до гостиницы пешком. По дороге персек поинтересовался: "Может быть, тебе что-нибудь нужно?" Магомаев поблагодарил Алиева за заботу и ответил, что ни в чем не нуждается. Хотя на самом деле имел за душой одну серьезную проблему: в Баку он жил в коммунальной квартире (в Москве у артиста собственной жилплощади не было, и он обитал в основном в гостинице "Россия"), где его соседом был интеллигентный вроде бы мужик, но чрезмерно увлекающийся алкоголем. Во время своих попоек он начинал колотить в стены топором или молотком и кричал, что всех перережет (совсем как в знаменитой интермедии Аркадия Райкина). Магомаев ничего не мог с ним поделать, поскольку очень любил его близких, особенно мать буяна, которая была очень добра к нему и относилась как ко второму сыну.

Магомаев про соседа-буяна ничего не рассказал. Но скрыть что-нибудь от руководителя Азербайджана было невозможно. На обратном пути в Баку он задал тот же вопрос академику Абдуллаеву, который хорошо был осведомлен о жизни певца. Тот ему все и поведал. В итоге подобающую его статусу жилплощадь Магомаев получил, плюс к этому значительно повысил свой имидж в глазах Алиева.

В понедельник, 30 ноября, за несколько часов до отлета Брежнева из Еревана, случилось ЧП, которое не на шутку перепугало руководителей республики. Генсековский "Ил-62" охраняли, кроме сотрудников "девятки" (Управление охраны КГБ), еще и солдаты. Под временную "караулку" они приспособили автобус, который стоял в нескольких десятках метров от самолета. Во время смены очередного караула офицер-разводящий вздумал перезарядить в автобусе пистолет. Однако сделал это так неумело, что произошел самопроизвольный выстрел. Пуля пробила стекло и улетела в сторону самолета. У армянских охранников душа ушла в пятки: подобное ЧП вполне могло быть расценено как покушение на генсека. Однако сотрудники "девятки", едва им доложили об инциденте, оказались людьми с головой. Они успокоили хозяев: дескать, с кем не бывает.

В течение нескольких часов солдаты по-пластунски ползали по бетонной полосе, пытаясь найти злосчастную пулю. Но все их попытки были тщетными — та как сквозь землю провалилась. Тут душа армян ушла в пятки во второй раз. Они резонно предположили, что в таком случае пуля могла долететь до самолета и пробить его обшивку. Стали обследовать "Ил-62", но никаких внешних повреждений на нем обнаружено не было. Однако сомнения у проверяющих все равно оставались: а что, если пуля все-таки угодила в самолет? Если это обнаружится в воздухе, полет может завершиться самым трагическим образом. И тогда решено было совершить пробный вылет, благо время еще было — до отъезда Брежнева оставалось еще несколько часов. Самолет сгонял в Баку и благополучно вернулся в Ереван. Только тогда стало ясно, что никаких повреждений воздушной машине случайный выстрел не нанес.