Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

Раззаков Федор Ибатович

В городе Шахты Ростовской области милиция ищет маньяка, убившего второклассницу Лену Закотнову. За те несколько дней, когда в речке Грушевке был найден труп девочки, сыщикам удалось насобирать множество улик. Так, у забора дома № 25, что находился поблизости от мазанки Чикатило, были найдены следы крови, которые принадлежали убитой (на этом месте маньяк клал тело жертвы на землю, чтобы отдохнуть). Кроме того, в доме № 24 была найдена свидетельница, которая показала, что вечером 22 декабря, возвращаясь домой из кино, видела, как в мазанке ее соседа Чикатило горел свет. Она тогда еще удивилась: надо же, сосед допоздна засиделся (тот вечерами редко появлялся в мазанке, предпочитая бывать там днем). Короче, у сыщиков были все основания вызвать Чикатило на допрос и поинтересоваться, что он делал вечером 22 декабря в мазанке, рядом с которой была обнаружена кровь убитой девочки. И его вызвали, причем не одного,

а с женой. На том допросе выяснилось сразу несколько любопытных деталей. Во-первых, оказалось, что Чикатило купил мазанку, не сказав об этом ни слова своей жене (та еще скандал ему закатила прямо на допросе). Следователю бы спросить, для каких таких целей Чикатило понадобилось покупать мазанку втайне от жены, но он этот факт решил почему-то не педалировать. Не придал он значения и другому факту: Чикатило наотрез отказался от того, что вечером 22 декабря был в своей мазанке, а слова соседки, заявившей, что у него в окнах горел свет, назвал поклепом либо заблуждением: мол, померещилось женщине. И еще один вопиющий просчет допустило следствие: гражданке Гуренковой, которая днем 22 декабря видела Лену Закотнову в компании с мужчиной, Чикатило даже не показали. Случись это, она без всякого сомнения узнала бы в нем незнакомца, фоторобот которого был разослан всем милиционерам.

Объяснение всем этим несуразностям все же было: дело в том, что на тот момент у следствия уже появился реальный подозреваемый, на которого и упало главное подозрение в убийстве. Это был некто Александр Гуренков, который проживал в том же Межевом переулке, что и Чикатило. Парню не повезло, что называется, по всем статьям: его дом стоял к реке ближе, чем мазанка Чикатило, плюс он был судим, да не за какую-нибудь кражу или хулиганство, а за… изнасилование и убийство. Короче, видимо, самому дьяволу было угодно, чтобы Чикатило остался на свободе.

Известные артисты Вахтанг Кикабидзе и Нани Брегвадзе перед самым Новым годом приехали на гастроли в Сухуми. Их концерты пользовались большим успехом, но речь я хочу повести не об этом. Дело в том, что оба они узнали там о себе такое… Рассказывает В. Кикабидзе:

«Нани мне там говорит: «Знаешь, здесь есть одна старая гадалка, зовут ее Лили. Правда, она уже в возрасте и никого не принимает, но мои друзья обещали устроить с ней встречу». Короче говоря, Лили нас приняла, очень обрадовалась, нам был устроен прекрасный обед. Потом в другой комнате она приступила к гаданию Нани. Через какое-то время, смотрю, выходит Нани в полном потрясении: «Слушай, она такие вещи мне сказала… Я и представить себе не могла, что такое возможно!» И вдруг Лили мне говорит: «Хотите, я вам тоже погадаю? Если, конечно, не боитесь…» Я, конечно, стою, виду не подаю, но сейчас могу признаться, что в ее глаза смотреть мне было очень трудно. Все время отводил глаза, заставлял себя смотреть на нее через силу. Словом, усадила она меня на стул, взяла мою руку в свои и, как сейчас помню, начала говорить следующее, внимательно вглядываясь в мой ноготь: «У тебя вскоре случится очень серьезная болезнь, ты будешь на грани жизни и смерти. Но не волнуйся, проскочишь. Еще у тебя будет новая работа. Но там, в том доме, куда ты придешь со своими новыми проектами, тебя не примут, и ты пойдешь в другое место. Но потом, по окончании этой своей работы, ты получишь очень много похвал. И те, которые поначалу тебя не примут, будут перед тобой извиняться».

Сказанное ею мне показалось не внушающим доверия. Я во все это, честно говоря, не врубился, не воспринял всерьез. А Лили добавляет: «Есть у тебя что-нибудь такое, на чем бы я могла поставить свой знак, чтобы он всегда был при тебе?» Ну достаю я свое филармоническое удостоверение, протягиваю ей, и она пишет на нем какие-то непонятные каракули…»

О том, каким образом сбылись пророчества Лили, я расскажу чуть позже, а пока продолжим знакомство с событиями декабря 78-го.

В Москве установились такие холода, что кровь стынет в жилах, — аж сорок (!) градусов ниже нуля, а по области и все сорок пять. Даже ртутные термометры замерзли. За прошедшие 100 лет то были самые сильные холода в столице. Как писали газеты, холод этот был вызван вторжением на материк очень холодного воздуха с Атлантики. Объяснение, конечно, правильное, но москвичам от этого было не легче. Гражданку Франции и жену Владимира Высоцкого Марину Влади судьба в те дни занесла в Москву (приехала 24 декабря), и она испытала эти холода на себе. Вот как она об этом вспоминает:

«Приближается Новый, 1979 год. В нашей новой квартире батареи едва теплые и совершенно не греют. Везде, кроме кухни, где весь день горит плита, просто костенеешь от холода. На градуснике за окном минус сорок. Мы не снимаем стеганых курток, шапок и меховых сапог. Окна заледенели и покрылись причудливыми геометрическими узорами.

Из дома мы не выходим.

И вот однажды вечером мы слышим сначала какой-то шум на улице, а подойдя к окну, видим, как, отражаясь на кафельной отделке соседнего дома, пляшут высокие языки пламени. Ты выходишь на лестничную площадку, возвращаешься через несколько минут взбудораженный и говоришь, что во дворе происходит нечто невообразимое. Мы бросаемся на улицу. Из всех домов выходят закутанные до самых глаз люди. Все кричат, особенно женщины — их ясные сильные голоса выделяются на фоне общего шума. Нам удается разобрать обрывки фраз: «Так больше невозможно! Изверги! Позор! Все спалим!» И правда, пламя уже пожирает доски, которые люди с остервенением вырывают из забора на стройке. В первый и единственный раз в жизни я видела московскую толпу, с яростью демонстрирующую свое негодование. Во многих домах уже совсем не топили — лопнули котлы. Старики и дети свалились с воспалением легких. Ситуация трагичная, потому что в новых домах нет ни печей, ни вспомогательной системы отопления, а электрообогреватели уже давным-давно исчезли из магазинов. Некоторым удалось отправить детей "к бабушкам и дедушкам в деревню, где в любую стужу в избах тепло. Но не у всех есть такая возможность, и гнев нарастает.

Уже не осталось больше досок, которыми можно было бы поддержать костер, некоторые грозятся начать жечь деревянные двери подъездов, другие стараются снять шины у машин со стройки, и все это начинает напоминать бунт. Приезжает милиция. Толпа недовольно шумит, рассыпается, постепенно расходится, и вскоре мы остаемся почти одни. С замерзшими лицами, со склеивающимися от мороза ноздрями, с заиндевевшими бровями мы возвращаемся домой после того, как нам было категорически предложено «освободить площадку».

Это длилось всего несколько минут, но результат не замедлил сказаться. Ночью были посланы специальные бригады для ремонта лопнувших котлов, и назавтра все поздравляли друг друга. Без вчерашнего случая, говорили, никто бы ничего не сделал…»

Новый год Высоцкий и Влади встречали в тесной компании своих друзей у себя в квартире на Малой Грузинской, 28. Среди гостей был и сценарист Эдуард Володарский, на участке которого, как мы помним, Высоцкий строит свою дачу. Однако в ту новогоднюю ночь их разговоры шли совсем не о строительстве: Высоцкий внезапно предложил Володарскому написать совместно сценарий по рассказам своего хорошего знакомого генерала Виталия Войтенко. Судьба этого человека была настолько драматична, что буквально сама просилась на экран. Вот как об этом вспоминает Э. Володарский:

«Во время войны Войтенко угодил в плен и попал в лагерь на юге Германии. Лагерь был расположен высоко в горах, там имелся завод; где немцы производили ФАУ и первые реактивные самолеты. Был тогда Войтенко старшим лейтенантом, летчиком. Вместе с тремя солагерниками он бежал из лагеря, а война в тот момент кончилась. И вот четверо бывших военнопленных разных национальностей, ошалев от радости освобождения, живут в свое удовольствие на одной заброшенной вилле, потом перебираются на другую, на третью, никак не могут надышаться вольным воздухом. Но в то же время новые сложности жизни встают перед ними. Американский военный патруль принимает их за переодетых эсэсовцев и пытается арестовать. В драке они убивают сержанта и скрываются. Военная полиция начинает их разыскивать. И вот Войтенко и его друзья, только успевшие ощутить вкус свободы, вновь оказываются в положении преследуемых, вновь отовсюду им грозит опасность. И в то же время в душе каждого горит желание скорее вернуться на родину…»

Итак, Высоцкий с женой встретили наступление 1979 года у себя дома. А как же другие?

Актер Олег Борисов волею судьбы вынужден был встретить наступление 1979 года в больнице, в одиночной палате. На душе было тоскливо, хотя накануне к нему приходили жена с сыном и украсили палату живой елочкой. Она хоть и скрасила одиночество актера, но вернуть ему ощущение праздника так и не смогла.

Михаил Горбачев, которого месяц назад назначили секретарем ЦК и перевели в Москву, Новый год встречал на казенной даче в Сосновке, что неподалеку от Крылатского. В 30-е годы на этой даче жил Серго Орджоникидзе, а до Горбачевых — Константин Черненко, ставший теперь членом Политбюро. Как вспоминает сам М. Горбачев:

«Строение не отличалось особой архитектурной мыслью. Старый деревянный дом, изрядно износившийся, но уютный. Заботились о нем мало, поскольку на его месте хотели построить новый. Дача была своего рода перевалочным пунктом для вновь избранных. Раиса Максимовна съездила в Ставрополь, вернулась с ребятами (дочерью Ириной и зятем Анатолием. — Ф. Р.) и пожитками и начала обустраивать новое местожительство. В кругу семьи встретили мы Новый, 1979 год. Под звон курантов подняли бокалы, поздравили друг друга, в душе надеясь, что все образуется…»