Жизнь животных Том I Млекопитающие

Брем Альфред Эдмунд

Что замечательно у этих животных, так это их цепкий хвост, на котором они могут свободно висеть целыми часами, даже мертвые. Ревун пользуется этой «пятой рукой» при каждом движении: двигаясь вперед по какой-нибудь ветви, он до тех пор не выпускает ее из рук, пока его хвост не нащупает надежной точки опоры и не обовьется вокруг нее 2–3 раза. Слезая с дерева, он также держится хвостом за ветку, которую собирается покинуть, пока не найдет руками новой точки опоры, а, влезая на дерево, держится хвостом за нижнюю ветку, пока руками и ногами не ухватится за верхнюю. По-видимому — хвост у него сильнее рук.

Привыкнув к лазанью по деревьям, ревуны редко спускаются на землю и то только тогда, когда им нельзя напиться, свесившись с дерева. Воды они страшно боятся и плавать не умеют.

Любимое их занятие — концерты. «Вот стадо избрало себе исполинскую смоковницу, — рассказывает Гумбольдт, — густая листва ее защищает ревунов от солнца, а мощные горизонтальные ветви как нельзя лучше приспособлены

для прогулок. Глава семьи избирает себе одну из ветвей, прочие располагаются поблизости, — и он, поджав хвост, начинает медленно, с важностью прогуливаться взад и вперед. Вскоре начинается его рев, сначала тихий, отрывистый, словно певец пробует силу своих легких; затем понемногу звуки растут, усиливаются и, наконец, сливаются в непрерывный рев. В это мгновение остальные, до сих пор бывшие молчаливыми слушателями, с воодушевлением подхватывают, присоединяя свои голоса к голосу запевалы, — и в тихом лесу около 10 секунд слышится ужасный концерт, Затем постепенно все затихают, оканчивая рев такими же отрывистыми звуками, какими начали, только не так продолжительными».

О рыжем ревуне, населяющем леса Гвианы, Капплер говорит: «Он живет небольшими стадами, состоящими не более как из 10 штук, среди которых находится вожак, старый самец, управляющий отвратительным концертом. Каждый раз, когда мне случалось близко наблюдать этих животных, на вершине дерева оказывался вожак. Время от времени он испускал ужасно хриплый крик вроде «роху! роху!» и, повторив его 5–6 раз, поднимал неимоверно громкий рев, к которому присоединялись и остальные ревуны. Рев был такой, что можно было опасаться оглохнуть… Трудно объяснить, что заставляет ревуна кричать. В колониях думают, что он ревет при наступлении прилива, но это предположение ошибочно, так как обезьяны эти кричат во всякое время дня. Весьма вероятно, что причиной рева являются какие-нибудь особенные явления в атмосфере… Ревун ленив и угрюм; он прыгает только тогда, когда его преследуют, обыкновенно же лазает медленно. Будучи пойман молодым, он скоро привыкает к человеку и домашним животным, но угрюмость не покидает его. Если человек, к которому он привязан, на время удалится от него, он начинает издавать хриплые звуки, в высшей степени неприятные. Неприятен также и запах, который имеют ревуны и по которому легко узнать в лесу о близости их».

Ленивый, неповоротливый ревун не любит без нужды покидать приютившее его дерево и потому совсем не грабит плантации или бахчей. Напротив, он сам служит предметом охоты, так как и мех его в большом ходу в Америке, и мясо считается очень вкусным даже европейцами, не только индейцами.

Самка ревуна мечет в год по одному детенышу [258] (от конца мая до начала августа), который, как и у обезьян Старого Света, первые недели висит на брюхе матери, уцепившись за нее руками и ногами, потом переходит на спину. Это — такое же скучное создание, как и взрослый ревун, только, благодаря большой выдающейся гортани, пожалуй, еще безобразнее. Тем не менее мать любит этого уродца и даже будучи смертельно ранена, не покидает его; впрочем, индейцы уверяют, что она довольно равнодушна к нему.

258

По современным данным большинство детенышей рождается в сухой период года — с декабря по май.

Другой род, Ateles — цепкие обезьяны справедливо получили за свою оригинальную фигуру название паукообразных. Действительно, голова у них маленькая, конечности необычайно длинные, тело худое, лицо безбородое, Отечеством их служит Южная Америка до 25° ю. ш., а местопребыванием — вершины самых высоких деревьев; живут стадами в 10–12 штук, иногда же — парами. Виды их мало отличаются друг от друга.

В Гвиане живут два вида: коата (Ateles paniscus) [259] и маримонда, или ару (A. beelzebuth). Первый — наиболее крупный представитель своего рода, до 4 ф. 5 д., из обезьян заменяет чамек (A. pentadactylus), около 2 ф. длины, с 2 фут. хвостом. Покрыт длинной черной шерстью и вместо большого пальца имеет короткий отросток. В Бразилии же представителем паукообразных обезьян является мирики (A. hypoxanthus), немного больше ростом чамека, покрыт густой, волнистой шерстью чалаго, которых более половины приходится на хвост. Покрыт грубой черной, слегка рыжеватой шерстью. Нрава добродушною.

В Квито, Панаме и Перу вышеназванный иногда — беловато-серо-желтого цвета. Но самая красивая из всего рода, бесспорно, золотолобая обезьяна (A. Bartletii), открытая младшим Бартлетом в Перу и названная в честь его. Густой длинный и мягкий мех ее наверху — черный, на нижней части тела — буровато-желтый; на лбу — золотисто-желтая полоса, бакенбарды — белые; нижняя сторона тела и хвоста, внутренняя поверхностей и наружняя сторона голеней задних ног буровато-желтые, немного светлее, нежели полоска на лбу, и местами испещрены отдельными черными полосами. Все голые части лица

и рук — черно-бурые. Что же касается размеров тела, то, по-видимому, они близки к размерам тела других видов того же рода.

259

Другое подсемейство в семействе капуцинообразных — коатовые или паукообразные обезьяны (Atelinae). Подсемейство включает в себя три рода: паукообразные (Ateles), шерстистые (Lagothrix) и один, как бы промежуточный между ними — род паукообразной шерстистой обезьяны (Brachyteles).

Хватательный хвост у паукообразных обезьян оголен на нижней части концевого участка. Хвостом эти обезьяны могут иногда даже подносить ко рту пищу.

С жизнью цепкохвостых обезьян на свободе нас познакомили Гумбольдт, Макс-Вид и Шомбург. В Гвиане они встречаются лишь в низко лежащих лесах, небольшими стадами в 6 штук. Они отлично лазают по деревьям, причем им много помогает хвост; иногда случается видеть целое общество их, свесившееся на хвостах. На ровном месте походка их неровная, колеблющаяся; они как бы хромают. Находя вдоволь пищи в девственных местах, эти обезьяны не наносят ущерба полям, тем не менее их усердно преследуют частью из-за шкуры, частью из-за мяса. Тихий, по сравнению с ревунами, но все же довольно громкий голос выдает охотникам присутствие обезьян, которые, заметив своего врага, обращаются в бегство, с боязливой поспешностью протягивая вперед длинные конечности, хватаясь за ветки хвостом и таким образом быстро передвигаясь.

Коата, по словам Капплера, встречается только на возвышенных местах. Почти голое, узкое, красноватое лицо ее очень похоже на лицо старой индианки… Деятельным орудием хватания является у нее хвост, которым она пользуется, как рукой, и опирается на него при ходьбе и лазаний. На деревьях часто нельзя различить, где у нее ноги, где хвост; этих животных совершенно правильно прозвали паукообразными, так как они, вися между ветвями, очень похожи на громадных пауков. Питается коата исключительно растениями и никогда не ест несекомых. В неволе она быстро становится ручной, но менее забавна, чем капуцины. При этом замечено, что она, подобно гиббонам, пьет воду, черпая рукой.

Штейнен, описывая одно индийское поселение, говорит: «Часть скалы была занята шумным стадом животных. Коаты, большие черные обезьяны, с возрастающим беспокойством наблюдали за чужестранцами: с быстротой молнии бросилась одна из них на крышу дома, становилась на задние конечности, подняв хвост в виде вопросительного знака до самой головы, держа на плече толстую дубину, и протестовала, горячо размахивая другой рукой, ворчанием, быстрым щелканьем зубов, угрожающим лаем и гоготаньем против необычайного посещения, — она не знала, как лучше выразить свое неудовольствие по случаю нашей дерзости». Эту обезьяну купили, назвав Юруна, и она сопровождала экспедицию в дальнейшем плавании по реке. «Моя Юруна, — продолжает Штейнен, — посмирела от умеренного употребления плетки. Она сидит на привязи на краю лодки, ухватившись за что-нибудь хвостом и делая вид, что гребет. Довольно долго она с силой размахивает по воздуху обеими руками с самым деловым видом, то прижимая к груди воображаемые весла, то снова занося их. Если я мешаю ей, она с удивлением поворачивается ко мне своим старообразным лицом и, оскалив зубы, одним прыжком переносится на другой край лодки, где и продолжает прежнее занятие. По временам она нагибается к реке и черпает воду рукою». Однако за Юруной недолго пришлось наблюдать: она развязала веревку и убежала.

Вместо нее была куплена у индейцев другая коата, Суя, как прозвали ее, всего 2-х месяцев. Это был страшный черный чертенок, на морщинистом, старческом лице которого виднелись огромные усы и самые наглые обезьяньи глаза. Она тоже пьет воду, черпая ее рукою; лазает, прыгает без устали по тенту, а по вечерам ужасно кричит, если я не возьму ее к себе в гамак».

Один английский моряк привлекательно описывает бывшую у него коату, по названию Салли, кроткое веселое животное и, в противоположность другим обезьянам, глубоко честное. «Салли, — говорит он, — никогда ничего не похищала, кроме разве какого-нибудь плода или куска пирожного. Ела она, как благовоспитанное существо, и никогда ничего не брала с чужих тарелок за общим столом. Пищу ее составляли, главным образом, растительные вещества, плоды и белый хлеб, но по временам ее угощали и курицей.

Однажды офицеры корабля обильно накормили Салли миндалем, изюмом, разными фруктами и маринованными оливками. Обезьяну стала мучить после этого сильная жажда. Когда стали разносить водку с водой, Салли сунула морду в один из бокалов и почти опорожнила его, к большому удовольствию офицеров. Бедная обезьяна сильно страдала после этого целую ночь и потом не могла выносить и запаха водки. Даже сохраненные в водке вишни, составлявшие раньше для нее лакомство, теперь опротивели ей.

Холод она переносила хорошо, по-видимому, хотя и чувствовала озноб, особенно, когда корабль оказался вблизи берегов Ньюфаундленда. Однако и тут она нашла себе хорошее место. На корабле была выстроена для двух ньюфаундлендов конура, устланная соломой, — и вот Салли, заползши сюда, укладывалась тут, дружелюбно обняв руками обеих собак. Последние сделались ее лучшими любимцами».