Жизнь. Книга 1. Все течет
Шрифт:
Варвара стояла, и этот смех как бурный ливень хлестал её и обливал со всех сторон. В нём главным мотивом была насмешка над нею.
Но Варвара знала, что она очень умна. Ей часто повторяли это в лицо. В этом не сомневался весь околоток, где она жила, вся их улица, все лавочники, где она покупала что-либо, все, кому она разносила бельё, и все, кому случалось с нею разговаривать. В тех сферах давно было решено: Варвара – самая умная девочка.
Кипящий гнев подымался в ней. Этот смех посягал, отнимал у ней единственное качество, на котором она строила
– Панта рей! «Всё течет» – так сказал греческий философ Гераклит, – и топнула босой ногой.
Учитель в изумлении отступил на шаг. Он, конечно, не заметил и не мог помнить Варвару. Её слова воскресили перед ним мучительную сцену, картину несчастного дня. Произнесённые странной оборванной девочкой, они словно ударили его.
– Кто вы? – спросил он, вздрогнув.
Тут изумилась уже Варвара:
– Кто я?! Я – девочка.
– Ваше имя?
– Варвара.
– А фамилия? Имя и фамилия отца?
– У меня нет отца, – ответила Варвара, и её вдруг охватила тревога: «А без отца можно учиться в гимназии? Принимают?»
– Это не имеет непосредственного отношения к гимназии, – наставительно начал учитель, – но поскольку семья всегда состоит прежде всего из отца, потом матери, затем детей…
– Ну-ну! – перебила его Варвара. – Совсем не так. Много есть детей, у которых и не было отца. А семья состоит из матери и детей, да ещё родственников, которые тут же живут, потому что им негде больше жить. – И передохнув, заявила твёрдо: – У меня есть мать.
– Это частный случай, – продолжал учитель наставительно, – но глава семьи – отец. Он добывает средства и кормит…
– Он? – изумилась Варвара. – Да отец больше пьяница, а то без работы или лежит в больнице. Нет, мать кормит детей, от младенчества… У меня есть мать.
– Где вы живёте? – спросил учитель, желая переменить тему.
– Где? – опять изумилась Варвара наивности вопроса. – Мы живём в доме.
– Я хочу спросить, как ваш адрес.
– У нас нет адресов. Просто дом.
– Вы не поняли вопроса. «Адрес» – значит, название улицы и номер дома.
И снова она была удивлена: он не знал, что в посёлке под холмом не было улиц, дома стояли то вкучку, то вразброску, оставляя пустыми наиболее болотистые места. Не было, конечно, и номеров.
– У нас в Нахаловке нету улиц, улицы в городе. А номер – скажите какой, я могу написать.
– Какая профессия вашей матери?
– Что моей матери? – не поняла Варвара.
– Какую работу она выполняет за деньги?
Поняв вопрос и желая ещё раз блеснуть цитатой, Варвара ответила:
– Она стирает грязное белье других людей и полощет его в прекрасной реке, в том прекрасном мире, где все мы живём!
Новый взрыв смеха всколыхнул комнату. Варвара покраснела от обиды и досады. Но учитель был уже заинтригован девочкой.
– Скажите, если бы кто-либо, например я,
Сердце Варвары стукнуло. Она стояла у цели. Она касалась возможности.
– У нас все знают друг друга, – сказала она, задыхаясь от волнения. – Спросите, кто тут вдова Бублик. Покажут.
И, полная надежды и страха, она в пояс поклонилась учителю и сказала:
– Ваше высокоблагородие, окажите Божескую милость, примите меня в гимназию, заставьте век Бога молить…
Громкий смех прервал и покрыл её слова. Девочки смеялись над нею, над её самым дорогим, самым горячим желанием. Полная гнева, она хотела ещё раз показать свой ум, свою память, своё моральное право на учение. И, разделяя трудное, непонятное ей слово на слоги, она крикнула им:
– Куль-ти-ви-руй-те любовь к человечеству!
Но смех был ответом на её слова, и теперь даже учитель, уронив мел, заколыхался от смеха.
Глава V
Головины, несомненно, были самым счастливым семейством во всей губернии. Они имели всё, что ещё древние философы считали необходимым для земного счастья: здоровье, доброе имя, телесную красоту, духовное равновесие, душевный покой. Они также были очень богаты, из поколения в поколение занимали высокое положение в обществе и вели счастливую семейную жизнь. В них отсутствовали те пороки и стремления, которые способны угасить счастье и отравить сердца: зависть, ревность, честолюбие, азарт, искательство и гнев. Они не гнались ни за кем и ни за чем. Нужны были столетия жизни в достатке и покое, чтоб образовать их характер – эту спокойную уверенность в жизни, в собственном ненарушимом благополучии, в праве пользоваться им без сомнений и вопросов, в уменье и привычке невозмутимо наслаждаться настоящим и не искать перемен.
Во всём у них была своя счастливая мера. Не увлекаясь возможными карьерами, увеличением богатств, не погружаясь глубоко в интеллектуальные или социальные идеи и движения века, она вели сердечную и тёплую жизнь, выполняя спокойно то, что являлось непосредственным долгом, и умирали в мире, без мучений совести и страха. Никого из Головиных не занимало, что о них могут подумать или сказать другие. Они следовали требованиям своей семейной, традиционно головинской морали – это уже свято и неуклонно, – а что делают и как думают другие, предоставляли этим другим.
Была, однако же, и теневая сторона в этом счастье: они всё отходили, всё отдалялись от реальности жизни – давно, поколениями, – и теперь прекрасная жизнь в их прекрасном имении «Услада» не была тесно связана ни с чем в их отечестве, ни к чему не прикреплялась кровной связью единого живого организма. Они были сами по себе и довольствовались этим.
Мила, восьмилетняя девочка, единственная дочь, являлась маленьким горячим солнцем головинской вселенной. Отец, мать, двое братьев и тётя Анна Валериановна не поверили бы, что где-то могла существовать девочка лучше.