Жизненный путь Эмили Браун

Протов Виталий

Она очнулась от того, что кто-то толкал ее в плечо. Открыла глаза – рядом с ней стояли две девушки приблизительно ее лет.

– Тебе что – негде переночевать?

Она кивнула. Девушки обменялись взглядами, словно спрашивая друг у друга, не слишком ли в тягость будет им эта незваная гостья. Потом одна из них сказала:

– Пошли с нами.

Сказала она это тоном, не предполагавшим отказа, – вероятно, положение, в котором оказалась эта жалкая бродяжка, было для этих девушек настолько очевидным, что они заранее знали, какой будет ее реакция. И они не ошиблись – Эмили встала и покорно пошла за ними.

Девушки снимали комнату в многоэтажном доме, где большей частью жили

такие же, как они, искатели счастья, приехавшие в Нью-Йорк в надежде найти здесь то, чего (по какому-то странному и всеобщему заблуждению) не было и не могло быть там, где они родились и выросли. Работали они вот уже почти год на ткацкой фабрике, и за все это время птица счастья ни разу еще не залетала к ним. Но они были молоды и готовы ждать.

День-другой Эмили могла пожить у них, а там… Там – как распорядится судьба. Может быть, ей удастся найти работу. Может быть, она встретит своего принца – вон ведь, какая она хорошенькая. Ну, приоденется немного, когда начнет получать деньги, так от кавалеров отбоя не будет…

Под эти разговоры Эмили заснула на матрасике, который ей постелили в углу.

Она не любила жить за чужой счет, а потому на следующий день отправилась в конторку управляющего (хотя ее вчерашние спасительницы были готовы и дальше проявлять гостеприимство) и сняла себе здесь же крохотную комнатку за пятнадцать долларов в месяц (деньги вперед). Она поблагодарила двух подружек, которые посоветовали ей попытаться устроиться на ту же ткацкую фабрику (ее главным достоинством была близость – всего в двух кварталах от дома, так что деньги на транспорт тратить было не нужно), где работали они. Управляющий оказался плотным мужчиной лет сорока. У него была плешь во всю голову и неулыбчивое суровое лицо. Однако он был вполне любезен и, уходя от него, Эмили не испытывала никаких неприятных чувств.

– Платить будешь раз в месяц и вперед, – сказал он, когда Эмили уже закрывала за собой дверь.

Устройством на работу Эмили занялась еще через день, потому что в предыдущие получила слишком много впечатлений и просто была не в силах идти куда-нибудь. Она почти весь день пролежала на кушетке, в комнатке, которой в течение ближайшего месяца могла владеть по праву. Впервые в жизни она принадлежала себе и имела возможность осмыслить случившееся с ней. Она не считала себя виноватой. Да, она отдалась человеку, которого полюбила. Но разве это грех? Разве она виновата в том, что он поступил с ней так, как поступил? Разве она виновата в том, что потеряла ребенка? Разве ее вина в том, что ее вышвырнули из родительского дома?

Что случилось, то случилось, сказала она себе. И что случится, то случится, добавила она (не зная еще, что это называется фатализмом). С этой мыслью на следующий день она и отправилась на фабрику, где обнаружила еще десятка три таких же девушек, желающих найти работу. Им сказали, что пока мест нет, но пусть приходят на следующий день. Она пришла на следующий день, чтобы услышать тот же совет.

Потребности ее были невелики, и ей, чтобы прокормиться, хватало полдоллара в день. Но вскоре она поняла, что и эта сумма – непосильное бремя для ее кошелька, сильно опустошенного расходами на автобус и на оплату комнаты. Она попыталась еще урезать свои потребности, но через день-другой выяснилось, что это невозможно: ее молодой организм требовал по крайней мере того минимума, к которому она привыкла.

За два дня до окончания месяца управляющий напомнил ей о необходимости платить за следующий. Она кивнула и на следующее утро снова была у ворот ткацкой фабрики, где ей опять сказали: приходите завтра. Она не искала другой работы не потому, что была ленива или нерадива. Просто

так уж она была устроена – ей и в голову не приходило, что можно попробовать поискать что-нибудь другое.

Когда настал день платежа, ее у входных дверей остановил управляющий.

– Ну, ты собираешься платить? – спросил он.

Когда же она с замирающим сердцем сказала ему, что денег у нее нет, он смерил ее оценивающим взглядам, сказал «Иди за мной» и зашагал, не оглядываясь, по длинному коридору. Она вошла следом за ним в небольшую комнатку, где стояли маленький стол и кушетка. Она еще не успела закрыть дверь, как он начал снимать с себя брюки. Она стояла в безвольном ожидании, словно ей было все равно, что случится. Когда он повернулся к ней, она впервые в жизни увидела то, что еще недавно вызывало у нее такой жгучий интерес и что она так толком и не смогла разглядеть у Тома. Теперь она могла насладиться зрелищем, но, странное дело, сейчас оно вызывало у нее скорее отвращение, чем страстное любопытство. Мгновение широко раскрытыми глазами взирала она на это… Оно показалось ей похожим на большого червя, который спрятал головку в складках кожи, но вот, привлеченный чем-то, стал выглядывать из своего укрытия.

Она закрыла глаза и почувствовала на себе руки управляющего. То, что произошло дальше, было несколько неожиданно для нее, потому что руки не сразу пустились ей под юбку – сначала они принялись ощупывать ее грудь под тонкой материей платья. Том никогда не делал этого. Да и руки ей под юбку он запускал только для того, чтобы побыстрее стащить с нее трусики. А этот принялся мять ей груди (так ее мать замешивала тесто), словно намереваясь получить из них что-то иное. Но вот, насладившись их упругим безразличием, он сосредоточился на более интимных частях ее тела: засунул руку под трусики, где и нащупал, наконец, желаемое.

Он все же был совсем не похож на Тома, потому что, убедившись, что у нее все на месте, стал расстегивать пуговицы на ее платье, потом снял его – она оставалась абсолютно пассивной и лишь подняла вверх руки, чтобы облегчить его задачу. Впервые она оказалась совсем голой перед глазами мужчины и почувствовала смущение. Она прикрыла груди руками, но он решительно опустил их вниз и даже отодвинулся слегка, чтобы увидеть Эмили во всей ее красе. А она и в самом деле была хороша той женской красотой, которая так привлекательна для мужчин: широкобедрая, с еще не до конца сформированными округлостями грудей и высокой шеей. Вряд ли кто-нибудь, глядя на нее, мог догадаться, что она с детства привычна к нелегкому крестьянскому труду и может не только доить корову или косить траву, но и при необходимости свернуть голову курице.

Управляющий коснулся рукой ее лобка, еще не успевшего зарасти треугольником волос, а покрытого всего лишь малым ручейком, русло которого внизу чуть сужалось. Потом он прижался лицом к ее груди – единственное, что она испытала при этом, были уколы его жесткой щетины. Его зубы поиграли равнодушным соском, никак не ответившим на это прикосновение. Он не сделал ни одной попытки поцеловать ее в губы, словно его интересовало только ее тело, а все, что могло иметь хоть малейшее отношение к душе, оставалось вне поля его зрения. Когда его влажные губы коснулись ее шеи, это не вызвало у нее никаких чувств, кроме легкой тошноты. Она вдруг вспомнила, с какой страстью отдавалась Тому, и поняла, что больше уже никогда не сможет быть такой, как прежде. Наверное, тогда по ее губам скользнула ироническая улыбка, потому что управляющий, по какой-то странной случайности именно в этот момент заглянувший ей в лицо, удивился увиденному им выражению и даже спросил: «Ты что?» Она не ответила, и он продолжил свои занятия.