Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Построил он и торцовую часть с рядом ниш, которая в Бельведере служит хранилищем древних статуй. В свое время туда поместили Лаокоона, редкостнейшую древнюю статую, а также Аполлона и Венеру, затем Лев X поставил там и остальные статуи, такие, как Тибр, Нил и Клеопатра, а Климент VII еще некоторые. Во времена же Павла III и Юлия III там были произведены с большими затратами многие важные усовершенствования.
Возвратимся, однако, к Браманте. В деле строительства он разбирался чудесно и строил весьма быстро, когда тому не препятствовала алчность его подрядчиков. В Бельведере он строил с величайшей быстротой, и такое было неистовство, охватившее и его, и папу, которому хотелось, чтобы такие здания не строились, а сами вырастали, что рабочие ночью таскали песок и твердый грунт, а днем в присутствии Браманте только строили, так что за закладкой фундамента он не следил. Такое невнимание и
Ему же принадлежат в Бельведере многие другие лестничные спуски, высокие и низкие, в зависимости от своего местоположения. В этом прекраснейшем произведении он применил дорический, ионический и коринфский ордера, и оно отличалось величайшим изяществом. Он сделал для него модель, которая, как говорят, была чудесной, о чем и теперь можно судить и по началу этой работы, оставшейся далеко не завершенной. Помимо этого он выстроил винтовую лестницу на колоннах, по которой можно подняться верхом на лошади и в которой дорический ордер переходит в ионический и далее в коринфский, поднимаясь все выше и выше. Все это было исполнено с величайшим изяществом и, несомненно, в высшей степени искусно, делая ему честь не меньше любой другой вещи, созданной им в этом месте. Выдумка эта была заимствована Браманте из Сан Никколо в Пизе, о чем говорилось в жизнеописании Джованни и Никколо Пизани.
Вздумалось Браманте украсить в Бельведере фриз наружного фасада письменами вроде древних иероглифов, чтобы лишний раз блеснуть своей изобретательностью и чтобы поместить там имя и папы, и свое. Начал он так: Julio II Pont. Maximo, изобразив в профиль голову Юлия Цезаря и двух арочный мост, что и обозначало Julio II Pont, и далее вместо Мах. – обелиск, который стоял в Большом цирке. Папа посмеялся над этим и приказал ему вместо этого написать прописные буквы высотой в локоть, находящиеся там и ныне, поставив ему на вид, что глупость эту он взял из Витербо, где некий архитектор Франческо поместил свое имя над дверью на архитраве, на котором рельефно были высечены св. Франциск, арка, крыша и башня, обозначавшие по-своему: мастер Франческо, архитектор.
Вообще папа всячески ему благоволил, полюбив его за архитектурное мастерство. Недаром названный папа, весьма любивший его и за личные качества, нашел его достойным должности хранителя свинцовой печати, в качестве которого Браманте соорудил прибор для наложения печати на папские буллы, действовавший при помощи очень искусно сделанного винта.
На службе у этого первосвященника Браманте ездил в Болонью, когда в 1504 году она снова была присоединена к церковному государству, и в продолжение всей войны за Мирандолу он был занят многочисленными весьма важными инженерными работами. Его многочисленные рисунки с планами и постройками были отлично нарисованы, о чем можно судить по нескольким из них, хранящимся в нашей Книге, на которых хорошо показаны все размеры и которые выполнены с величайшим искусством. Многому обучился у него в архитектурном деле Рафаэль Урбинский, для которого он, между прочим, придумал строения, изображенные там в перспективе в папском покое, где он написал гору Парнас; в этом же покое Рафаэль изобразил Браманте измеряющим что-то циркулем.
Папа принял решение разместить в одном месте, а именно на Виа Джулиа, выпрямленной для этой цели Браманте, все государственные и судебные учреждения Рима, дабы удобнее было купцам заключать свои сделки, при которых до того постоянно возникали большие неудобства. Для этого Браманте начал в Сан Бьяджо на Тибре, там, где недостроенный коринфский храм, произведение весьма редкостное, строительство дворца, от которого осталась начатая прекраснейшая рустованная кладка. Очень жалко, что осталось незавершенным столь достойное, полезное и великолепное дело, которое, по отзывам людей той профессии, было наилучшим когда-либо виденным решением такого рода задачи.
В Сан Пьетро ин Монторио он выстроил из травертина в первом дворе также круглый храм, соразмерность, строгость и разнообразие которого и вообразить невозможно, что до его грации, то нельзя представить себе ничего более изящного и придуманного лучше. И он был бы еще красивее, если бы незаконченная постройка двора была осуществлена так, как показано на одном из его рисунков.
В Борго по его проекту был построен дворец, принадлежащий Рафаэлю Урбинскому, из кирпича с гипсовой штукатуркой, с дорическими колоннами и рустом, вещь очень красивая, в которой впервые был применен новоизобретенный способ штукатурки
Гений этого чудесного художника был столь неукротимым, что он заново составил грандиознейший проект восстановления и перестройки папского дворца. Видя, что силы и воля папы соответствуют его собственному гению и его собственным желаниям, он настолько воодушевился, что, вняв намерению папы снести церковь св. Петра, с тем чтобы выстроить ее заново, составил бесчисленное множество проектов. Но в числе их был один особенно чудесный, в котором он обнаружил высшее понимание, на какое он только был способен, и на котором были по две колокольни по обе стороны фасадов, как это можно увидеть на монетах, вычеканенных впоследствии Юлием II и Львом X и выполненных превосходнейшим золотых дел мастером Карадоссо, в чеканке не имевшего себе равных; его же можно увидеть и на очень красивой медали Браманте, выполненной им же. И вот после того как папа постановил начать сооружение потрясающе огромного собора св. Петра, Браманте сломал половину старого и приступил к работе с мечтой о том, чтобы новый собор по красоте, искусству, выдумке и стройности, а также по огромности, богатству и украшенности превзошел все сооружения, воздвигнутые в этом городе могуществом государства, а также искусством и талантом стольких доблестных мастеров. С обычной быстротой он заложил фундаменты и до смерти папы и своей собственной равномерно довел строительство до высоты карниза под арками всех четырех столбов и вывел самые арки с величайшими быстротой и искусством. Вывел он также и свод главной капеллы с нишей и в то же время начал строить и капеллу, именуемую капеллой французского короля.
На этом строительстве он придумал выводить арки, применяя деревянные ящики с известковым раствором, в каждом из которых заранее отливается вся порезка фризов и лиственных узоров, и показал также способ, как в сооружениях подобного рода выводятся арки с подвешенных мостков; этой выдумкой, как мы видели, позднее воспользовался и Антонио да Сангалло. В законченной им части можно видеть, как обведенный кругом внутренний карниз вытянут с таким изяществом, что ни одна человеческая рука не могла бы лучше передать все подъемы и спады в рисунке его профиля. А по капителям с листьями олив внутри здания, да и по всему наружному дорическому ордеру, необычайному и прекрасному, можно судить, какой потрясающей силы были дерзания Браманте. И поистине, если бы силы его равнялись таланту, украшавшему его дух, он вне всякого сомнения создал бы вещи еще более неслыханные, чем те, которые создал.
Однако, как об этом на своем месте будет рассказано, творение это после его смерти и поныне искажалось многими архитекторами в такой степени, что от созданного им ничего, можно сказать, не осталось, кроме четырех арок, которые должны были нести купол. Ибо начали изменять его по-своему Рафаэль Урбинский и Джулиано да Сангалло, руководившие строительством после смерти Юлия II, а вместе с ними и фра Джокондо из Вероны. А после их смерти Бальдассаре Перуцци, строивший в средокрестии со стороны кладбища капеллу короля французского, изменил его замысел, при Павле же третьем все переиначил Антонио да Сангалло, и, наконец, Микеланджело Буонарроти отверг все многочисленные предложения и без излишних затрат достиг такой красоты и такого совершенства, о каких никто из тех не мог и помышлять и которые целиком вытекали из его проекта и из его вкуса, хотя он и мне говорил не раз, что он считал себя лишь осуществителем замысла и проекта Браманте, ибо тот, кто спервоначалу заложил большое здание, тот и автор его.
Замысел Браманте оказался в этой постройке превышающим всякую меру, да и начал он ее в огромнейших размерах. И если бы начало столь потрясающего и великолепного сооружения было меньших размеров, то ни Сангалло, ни все другие и даже ни Буонарроти не смогли бы расширить этот проект, а только уменьшили его так, как они это и смогли сделать, ибо Браманте задумал нечто большее. Говорят, что он так торопился со строительством этого сооружения, что разрушил в Сан Пьетро много прекрасных папских гробниц, фресок и мозаик и что потому не осталось памяти о великих людях, многочисленные изображения которых были размещены в этой главнейшей из христианских церквей. Он сохранил там только алтарь св. Петра и старую апсиду, украсив ее кругом прекраснейшим дорическим ордером из пеперина, чтобы в ней мог поместиться папа, когда он совершает в Сан Пьетро богослужение, весь его двор, а также послы христианских государей. Закончить ее до своей смерти он не успел, и после него завершил ее Бальдассаре, сиенец.