Жизни немертвых важны
Шрифт:
Это когда-то был мужчина, судя по тембру голоса. Сейчас он был облезлым, лысым, с сероватой тонкой кожей, под которой бугрятся неживые мышцы. Из одежды на нём только оборванные остатки штанов, заляпанных запёкшейся кровью, дерьмом и грязью. Кровь и дерьмо необязательно человеческие, потому что вурдалаку всё равно, кого пожирать.
— Скорее нет, чем да, — равнодушным тоном произнесла Елизавета и вскинула арбалет.
Характерный «труньк» и в грудь вурдалака впился болт с серебряным наконечником. Они знали на кого идут, поэтому хорошо
Вурдалак болезненно рыкнул и исчез во тьме.
Эта тварь аномально быстра, не идёт даже речи о честном противостоянии в ближнем бою. Даже четыре человека на одного вурдалака — это не совсем честный расклад. Честнее было бы шесть человек на вурдалака. Шесть воинов — это прямо впритык к честному бою, но всё ещё в пользу вурдалака.
Поэтому теперь уже бывшие вольные наёмники синхронно извлекли особые гранаты с серебряной оболочкой, подпалили фитили от факелов и разбросали их в разные стороны.
Взрывы раздались почти синхронно, ослепив и приглушив всех присутствующих. Плата за частое использование бомб в замкнутых помещениях — плохой слух задолго до наступления старости. В качестве акцизного сбора к этому вымогательскому налогу предоставляется ненулевая вероятность до этой старости не дожить...
По броне Ивана несколько раз щёлкнуло серебряными осколками. Тварь болезненно заревела, потому что у неё-то нет полного латного доспеха на теле и все попавшие осколки впились в ничем не защищённую плоть.
Пламя факелов слегка притушилось от резкого колебания воздуха, поэтому на мгновение стало темно, а затем в грудь Точилина врезался могучий кулак.
Отшатнувшись, бывший майор вслепую ткнул перед собой факелом, угодив деревяшкой с пылающей тряпкой во что-то мягкое.
Воздух рядом с Точилиным колыхнулся, сообщая, что вурдалак резко отпрянул, после чего раздался не очень громкий выстрел. То есть он должен был быть громким, ведь Некипелов стрелял из настоящей ручной пушки, но гранаты уже неплохо их приглушили.
В правую руку Ивана больно и с возмущённым звяком ударило серебряной дробиной, а вот вурдалак поймал основную массу таких дробин и... упал.
Но рано радоваться, потому что падение само по себе ещё ничего не значит. Иван уже успел неплохо узнать о вурдалаках и характерной для них повадкой является притворная слабость или преувеличенная тяжесть полученного ранения. По-звериному хитрые, хоть и по-человечески тупые, твари.
— На клинки его!!! — громко воскликнул Савушкин и побежал на вурдалака с эстоком наперевес.
— Стой!!! — крикнул ему Точилин, но было уже поздно.
Вурдалак, будто это не он корчился только что на полу от боли, вскочил и феноменально быстро обнял Савушкина как змея, оказавшись в опасной близости от крайне уязвимой шеи. И было совсем неудивительно, когда вурдалак впился в шею Степана, попытавшись прогрызть синтетический горжет поддоспешника.
Точилин подскочил со спины вурдалака, которую умышленно подставил на обозрение товарищей Савушкин, продолжающий
Уведомление о семи сотнях опыта, новом уровне и очках навыков.
Всё, конец.
— Голову заберите!!! — приказал Точилин, вытирая меч об остатки штанов вурдалака.
Один плюс есть во всех этих уведомлениях — точно и сразу известно, убил или не убил...
Валентина кивнула и подбежала к истекающему чёрной кровью трупу вурдалака, извлекла кинжал и в пять движений отделила вурдалачью голову от туловища.
— А, нет, не всё... — произнёс Точилин и не услышал себя.
С канализационных тоннелей всех направлений к месту схватки продвигались паучьи химеры. Много.
Некипелов сказал что-то матерное, но Иван не расслышал. Зато понял, как надо действовать.
Уронив меч в ножны и вытащив гранату, он поджёг её от факела и бросил в сторону наибольшего скопления паучьих химер. Соратники последовали примеру, закидав противников драгоценными гранатами, на каждую из которых ушло не меньше десяти силикв.
Гранаты грохнули приглушённо, отняв жизни у десятка химер. А их ещё около сотни...
Вновь меч в руках, пора в ближний бой.
Через полтора часа, они, грязные и потные, стирающие потную грязь с лиц, выбрались на свет божий.
У входа в канализацию их терпеливо ожидала целая толпа людей. Епископ Паисий, дьяконы, иные церковные сановники, ремесленники, купцы, некоторые аристократы, простой люд...
Глупо было бы думать, что Точилин и отряд пошли в канализацию за головой вурдалака по собственной инициативе. Это задание епископа, который хочет придать больше политического веса "Истинному кресту" и его боевому крылу, которое решили назвать "Орденом тернового венца".
— И вошли божьи воины во мрак нечистых логовищ! — с широкой улыбкой завещал епископ. — И не убоялись они зла! И были души их чисты! И был порыв их благороден! И пошатнулась нечисть! Нечисть диаволова, нечисть языческая, нечисть антихристианская! И пала нечисть! Во славу Господа Бога нашего! Аминь!
— Аминь! Аминь! Аминь! — заголосила пребывающая в религиозном экстазе паства. — Во славу Господа Бога нашего! Аминь!
— Аминь, сыны и дочери мои! — вошёл в раж епископ Паисий.
Тут сразу было видно, что работает опытный оратор, умело использующий религиозные инструменты манипуляции толпой, вербальные и невербальные.
Он мерно раскачивался, словно в такт не слышимой никем музыки, а толпа неосознанно повторяла его движения, он воздевал руки к небесам, словно взывая о божьей милости здесь и сейчас, без кредитов и переплат, толпа воздевала руки к небесам вслед за ним. Он с высокими нотами голосил «Аминь!», а толпа повторяла, как могла. Это была безукоризненная работа прожжённого предводителя толпы. Паисий, как видно, не одну собаку съел на этом, не зря стал епископом.