Жизни сестер Б.
Шрифт:
Вокруг затихает все, кроме ветра. Внизу остался парк, а вон там – холм Брена и кусты, в которых она подслушивала разговоры, ища подсказки.
Одна из сестер говорит беззлобным тоном: почему ты не уберегла нас?
Я старалась, шепчет Лотта. Честное слово. Вы сбежали искать облака для трона Марии Терезы.
А ты не усмотрела. Ты же обещала караулить дверь и считать.
Я считала, шепотом продолжает она. Я правда считала!
Теперь они летают среди густых и темных облаков. Лотта вдыхает, их частички наполняют горло.
Только на этом условии мы взяли тебя в свою игру,
Меня отвлекли, всего на минутку, плачет она. Увидела самолет, он грохотал, и я отвернулась.
Мы тебя звали, кричали прямо тебе в ухо.
Просили вас спасти.
Да, просили, а ты не спасла.
Я не могла протиснуться! Было так шумно… Все толкались. Ох, Элиза! Мария! Я хотела помочь! Я не виновата.
Облака, сквозь которые они порхают, превращаются в пепел и кости, затем в пламя, а маленькие девочки все летят.
Тележка
Глава, в которой Бренуэлл пробует усердно трудиться
Берем тележку. Я прошу монеты по 25 и 10 центов, чтобы показать, как хорошо я их считаю и раскладываю. Держусь за ручку и представляю, каких встречу людей – в рваных черных пальто, высоко подвязанных веревками, и в стершихся на каблуке или носке ботинках. Завидя папу, они снимут шапки, а когда он пройдет мимо, коснутся его пиджака, бормоча слова благодарности.
Тележка крутится и вертится, не беспокоясь о сидящих внутри. Я едва не спотыкаюсь и не наступаю отцу на ногу.
Единственное, чему я хочу тебя сегодня научить, говорит папа прежде, чем открыть дверь, это смирению: ведь любой может упасть и завязнуть в трясине жизни, а подняться после такого бывает ох как непросто. Нужно протягивать руку помощи тому, кто упал; именно по таким поступкам людей и оценивают.
Думаю, у меня получится. Я способен протянуть руку лежащему на земле, хотя не уверен, что смогу его поднять, так как для своего возраста я не очень крупный.
Приятно сознавать, что отец возвышается среди других мужчин. Некоторые спешат его поприветствовать. Папа восхваляет их старания, поскольку они усердно трудятся. Я не в восторге от того, как они здороваются со мной – как с маленьким ребенком. И все же я веду себя вежливо и объясняю, что учусь на дому, поэтому не могу сказать, в каком я классе и какой у меня любимый предмет. Зато мне нравится переводить с латыни и сочинять стихи. Теперь они смотрят на меня с восхищением! Папа недоволен. Меня переполняет злость: лично я считаю, что если уж человек постарался чего-то добиться, то волен рассказывать об этом остальным.
Они возвращаются к своим трудам, то есть к зачерпыванию рагу половником. Не вижу никаких веревочных ремней и шапок. Возможно, я чему-то научился, и это связано с воображением, но я вдруг вспоминаю, что представлял иллюстрацию из Диккенса, так что виновато во всем не мое воображение, а его.
Я воодушевлен. Папа, чем тебе помочь?
Он глядит на меня с гордостью. Говорит, именно этого от меня и ждал.
Подает мне кувшин с водой из пластика. И стаканчики – тоже пластиковые.
Предлагай людям попить. Если захочешь с кем-то побеседовать, остановись на минутку,
Выгляжу я, должно быть, ошеломленным. Или сбитым с толку.
Можешь свободно говорить о самых разных вещах, подсказывает папа. О погоде или спроси, например, как им рагу. О Текущих Событиях упоминать не следует, чтобы твои новые знакомые не предстали невеждами.
Иди-иди, подталкивает он меня к первому столу.
Я стою у самого края, но никто не обращает внимания.
Кому воды? – спрашиваю я. Меня жестом подзывает один чисто выбритый мужчина со шрамом на шее. Наливаю воду в его стакан, и так уже полный. Рука трясется, и вода попадает ему на шорты. Он вскакивает и произносит слова, которые я не осмелюсь повторить.
И что, даже не извинишься? – требует этот грубиян. Я киваю и поскорее отхожу к другому столу. Там я уже ничего не проливаю. Кто-то спрашивает, как меня зовут, и я отвечаю. Он говорит, красивое имя.
Спасибо, добрый человек, откликаюсь я, а как вам рагу?
Все сидящие рядом смеются.
Уши горят, и я, отвернувшись, иду к следующему столу, за которым сидят люди, знакомые друг с другом.
Кому воды, джентльмены? – бурчу я, растеряв былой энтузиазм.
Один мужчина, смуглый и на удивление упитанный для голодающего, говорит, какой симпатичный рыжеволосый парнишка, и показывает, чтобы я сел с ними.
Судя по вашему радостному настрою, рагу сегодня удалось? – пробую завести беседу.
А ты не пробовал, юный джентльмен? – улыбается он, давая понять, что его не нужно бояться.
Я пообедаю после вас. Тем, что останется.
Я соврал, тем более дома я уже ел голубцы, но, думаю, именно так ответил бы отец, желая проявить скромность.
Если ты ищо не ел, ты, наверна, голодный и без сил, вставляет второй, не такой крупный и жизнерадостный.
Нет, что вы, я питаюсь регулярно и готов потерпеть, если обед задерживается. А еще я крепкого телосложения, хоть и не большого роста.
Все равно, садись к нам, говорит тот, что повеселее. Его зовут Терри. Разносишь тут воду, но, по-моему, особо к такому не приучен.
Вы правы, сэр, я раньше не бывал в благотворительной столовой. Услышав это, они смеются, а я снова краснею.
Ну, в смысле, в бесплатной столовой. Не важно. Налить вам воды? Вот, даже стаканчики есть.
У меня тут кое-что получше, все так же радостно произносит Терри. Взял немного сока, говорит он, показывая мне плоскую металлическую бутылку. Яблочного, так сказать, сока. Угощаю приятелей. А тебе, сынок, сколько лет?
Почти двенадцать, отвечаю, и это почти правда.
Достаточно взрослый, чтобы выпить сока вместе с приличными парнями. Хочешь попробовать?
Стараюсь представить, как поступил бы отец.
Да, говорю, не откажусь.
Веселый Терри, осмотревшись вокруг, предлагает мне сесть между Джимом и Петом.
Они сдвигаются, освобождая место.
Пей, не стесняйся, полезная штука!
Уже с первого глотка я понимаю, что никакой это не сок. У фруктовых напитков не бывает такого обжигающего привкуса, они не создают где-то в глубине ощущение тепла. Отпиваю еще немного и передаю дальше хитроумную емкость, которую Терри зовет флягой.