Жолтиков
Шрифт:
Так вот какой город всегда бранил Протас Жолтиков и изливал на него свою горькую желчь.
Но за всей этой бранью мне всегда чудилась если не любовь, то жестокая привычка. Протас Жолтиков бывал и в Москве, ездил однажды и в Питер, а в пору своей молодости не раз посещал низовые города, – и везде-то ему претило, везде казалось ему скучным, отовсюду тянуло в свой городок.
Я всегда с любопытством ждал обычного возвращения Протаса из лавок. Дома его ждал обед. Обыкновенно первое блюдо проходило в молчании, прерываемом обычными комплиментами по адресу «бревна» и смачным
– В Харькове процесс интересный… – угрюмо и отрывисто говорил Протас. Сестра издавала какое-то неопределенное междометие. Но Протас и не ожидал от нее отзыва. Немного погодя он снова бросал словечко:
– Доктора убили… – и затем с такими же перерывами продолжал примерно в таком роде:
– Женин любовник убил…
– И поделом!..
– Сам стар – жена молодая…
– Купил, так любови не требуй…
– Тело закабалить легко…
– Душу не опутаешь…
– Душу не закабалишь, а озлобить – озлобишь…
– Захотели нравственности!..
– Вы кабалу-то прежде похерьте…
– Все прогнило насквозь…
Эти краткие словеса с сердитым шипением заедались щами, а за щами следовала новая серия отрывистых сообщений.
– Шульц уволен…
– Третьим отделением{1} управлял.
– Давно пора…
– Оно и «третье»-то уволить бы…
– Кошмары-то изготовлять будет бы…
– Пора бы свету-то…
И все в этом роде.
Все подобные новости Протас вычитывал из газет, по его настоянию не в одном экземпляре получаемых в «рядах».
Иногда за перегородкой происходило некоторое оживление. Это было обыкновенно вечером. У Жолтиковых появлялось постороннее лицо. Это лицо поражало смиренностью тона и предупредительностью выражений. И тогда завязывался следующий разговор.
– А слыхали, Протас Захарыч, счастье-то нас посетило?.. – умильно говорил посетитель.
– Какое счастье? – с обычной угрюмостью осведомлялся Протас.
– А такое, значит – особая комиссия устроена. – Чтоб, значит, расходы по царству сократить… Оченно подымают газеты эту комиссию…
Протас насмешливо фыркал.
– Ты это в какой газете вычитал?
– Да балуюсь, признаться… такой-то, – тут посетитель называл газету.
– Нашел газету!.. Ты ее брось… Там только перепечатки да насчет славословий ежели… А насчет славословий ты лучше псалтырь Давыдов купи…
– Э-э… А я ведь, признаться, полагал не так, чтобы насчет перепечатки… – смущенно лепетал посетитель.
– Нам славословия-то не нужны, – не слушая его говорил Протас, – ты нам дело подавай… Ты нам трезвый взгляд, чтоб… Ты проследи, как комиссии-то бывшие работали да какой от них толк был, да потом и хвали… Да про Европу-то нам расскажи: какие такие в Европе комиссии заседают насчет эфтого… А канитель-то не разводи…
– А я, признаться, полагал – хорошая газетина, – настаивал посетитель.
Но Протас уж окончательно сердился.
– Тебе что от газеты-то требуется? – в упор спрашивал он.
Посетитель еще более приходил в смущение.
– Как что требуется… Мало ли делов от нее…
– Ну, да что, что, что?..
– Первое –
– Бумага!.. Слова!.. Статейки!.. – с неизъяснимой пренебрежительностью восклицал Протас, – много ты смыслишь… Газета – тот же человек, понял? Первое дело, ты за что Назара Аксеныча почитаешь? (Назар Аксеныч – местный торговец «панским» товаром, человек замечательно честный.) За правоту, говоришь?.. Да, за правоту, за честь, за слово – раз что сказал отрезал… То же и газета… Вон я получал газету – ноне одно, завтра два. Семь пятниц на неделе. Так разве я должен ее уважать?.. Я взял на нее да наплевал!..
– Э-э… – удивлялся посетитель.
– Ты вот говоришь, комиссию в газете хвалят. Вот прямо уж видна неосновательность. Как так, ничего не видя, хвалить?.. Ты посуди теперь: к нам исправник новый едет, с какой бы это стати ты его хвалить стал бы?.. Увидишь, хорош ежели – похвалишь. Так и комиссия… А без дела ежели хвалить – это уж прямо значит на ветер лаять…
– Э-э… А я ведь полагал: нехай ее… Мне абы побаловаться, да на обертку… К примеру, икры ежели в нее… Оченно она способна для икры!..
Протас сердито фыркал, чем окончательно приводил в смущение собеседника. Наступала пауза.
– Значит, стало быть, не одобряете вы мою газету?.. – робко осведомлялся собеседник после некоторого молчания.
– Не одобряю, – сухо ответствовал Протас.
– И, значит, другую ежели б, то – ничего?
– Как знаешь, – столь же сухо произносил Протас.
– Ну, так уж и быть, – в заигрывающем тоне восклицал посетитель, разорюсь на другую… Куда ни шло!.. Только ты уж, Протас Захарыч, надоумь меня…
Протас еще несколько минут выдерживал характер и упорствовал в сухости, но, наконец, смягчался.
– «Молву»{2} выпиши… – вещал он.
– Питерская?
– Питерская… А из московских ежели – «Русские ведомости»{3}; да смотри, не спутай – боже тебя избавь «Московские»{4} выписать. Вперед говорю, на двор ко мне тогда не показывайся!
– Э-э… Что же так? – спрашивает опешенный посетитель.
– А все одно, ежели в «Раздевай» будешь ходить да с кабатчиком Аношкой дела водить… Вот что!
Посетитель моментально усваивал суть, ибо зазорность кабака «Раздевая» понимал ясно. Успокоенный, он несколько минут тянул чай молча и затем задавал такой вопрос.
– Ну что, Протас Захарыч, хотел я тебя спросить насчет чумы эфтой, от бога ли она – вроде как за грехи, – или так?
– Чума?.. Чума – единственно от нашего брата… Ты на Волгу езжал? Ватаги видел? Ну вот. Чума, известно, болезнь. Да болезнь-то не барская. Сморится народ голодом, обнудеет как «парш» и дохнет. Земли у народа нет. Хлеба у народа нет. Кабак без призора. Податей – гибель. Его и берет чума… Карантины, говоришь? Это вроде оцепки. Карантины – хорошо. Только не чума, так иное что. Чумы нет, тиф есть (Протас произносил «тип»), тифа нет – дифтерит есть. Плесень в гнилье не переведешь…