Жорж Милославский. Угнетатель
Шрифт:
– Далия, соня такая! Почему кубок пустой был, почему спала?
– Виновата, молодой хозяин.
– Вот и то-то, что виновата. Как оклемаюсь, буду наказывать. Готовься.
– Слушаюсь, молодой хозяин.
– Чего-то я выспался, давай прогуляемся по замку, поведешь меня.
Не весь я угнетатель и эксплуататор, что-то во мне осталось от комсомольца, выдающегося тренера и заботливого начальника. Почему так решил? А потому что в голову пришла мысль о количестве голодных и угнетенных. Что ни говори, а сословное неравенство, оно и в еде неравенство. Или даже прежде всего в ней. Наверняка целые деревни голодают в неурожайные годы. А еще же война может случиться. Тогда или сосед нападет и пограбит, или сюзерен налоги
– Пошли, Далия, на кухню. Кормить меня будем, оголодал я совсем.
– Хозяин, так заперта кладовка, и лари заперты. Ничего на кухне нет покушать.
– Ха, вот ты и разбудишь повара, ключника, начпрода и помпотылу.
– Ась?
– Пошли уже. Начнешь с первых двух, помпотылу хрен добудишься.
Пошли мы потихоньку, потому как сил на бодрую рысцу или печатный шаг у моего тела не было. Далия оказалась крепкой девкой, подперла меня левым плечом, зафиксировала натруженной левой ручкой, чтоб не упал, а в правой держала свечу на подставке с ручкой, словно чашка с блюдцем. Два качающихся тела в длинных сорочках до пола, тусклый свет в темном коридоре, полная тишина – так и рождаются легенды про привидения. Спускаться на первый этаж было нелегко, но кухня там. Почему я не повелел служанке расстараться и принести перекус в номер? Тьфу, в опочивальню. Потому как мы с прошлым хозяином уже прикинули итог – сначала её пошлет повар, потом ключник, потом она сама забудет, за чем её послали, потом припашет кто-то из встречных обитателей замке, кто уровнем повыше… Я в армии служил два с половиной года, Дорд жил в замке шестнадцать лет, ода знаем душарские способности их всевозможные залеты. Правда, я их знаю еще и изнутри, а Дорд только со стороны, зато с местной спецификой.
Почему я так подробно описываю это рядовое событие? Да потому что это моя первая вылазка в чужой и полный опасностей мир! Потом всё будет уже буднично. Не удивлюсь, если я одной фразой буду описывать эпические сражения, типа такого: «А потом я взял пару легионов и сровнял из княжество с землей». Когда разровняешь пару-тройку графств или княжеств, можно будет свести этот процесс к рутине, а пока служанка волочит меня на кухню, первый наезд, первый захват, первый ништяк, я надеюсь.
– Хозяин, вот тут эконом спит, дозвольте к нему постучаться, чтоб он распорядился вас накормить.
– Стучись, только громко. Я тут под дверью стоять полжизни не готов.
Если этот стук можно назвать громким, то я балерина Мариинского театра. Незачет! Вот так звучит громкий стук, и то хотелось бы помощнее, но сил нет.
– Кто там? Я сейчас кому-то постучу! Кто-то сейчас сильно пожалеет, что разбудил меня – это из-за двери донесся визгливый крик возмущенного эконома. Далька стоит и лыбится, ей приятно, вся в предвкушении предстоящего унижения всемогущего эконома, а потом еще и рассказать можно будет прочей челяди – минута славы растянется на весь день.
– Рот закрой свой и бегом из комнаты, я жрать хочу!
– Кто это «Я»?!
– Сучий потрох, хозяйский голос не узнаешь? Запорю тварь! – вон тут как принято общаться с борзыми слугами. Век живи, век учись. Я своих парней в таких случаях отжиманиями воспитывал и кругами по стадиону, а можно было сразу в батога. Глядишь, и результаты другие были бы.
Эконом уловил нюансы вербального посыла и бросился открывать, а потом бухнулся на колени. Это получается, у моего персонажа та еще репутация. Ну да ладно, боятся значит уважают.
– Эй, смерд! Проголодался я, так что пулей беги и организуй мне пожрать!
– Вашество, я не смерд.
– Поговори мне!
– Вашество, а пулей, это как?
– Тьфу на вас, лети стрелой, да побыстрее. Пока мы доковыляем, а на кухне уже пожрать готово.
– Молодой хозяин, может в столовую подать?
– А хрен с ним, подавай в столовую. Далька, добредем мы до столовой?
– Как прикажете, молодой хозяин.
И мы побрели в ту же сторону, в которой затихали звуки торопливых шагов эконома. Вот хмырь, не бегом побежал, вот тебе и стрела. Слишком я к ним добрый, много воли взяли холопы. Ой, опять понесло, надо как-то укрощать эти порывы, пусть не внешние их проявления, но хотя внутри головы своей быть адекватным. Если получится. Борьба с собой самая трудная борьба, ибо твой противник знает все твои слабости и действует изнутри. Но мы и не таких противников побеждали, главное не бояться предстоящих свершений и бросаться в атаку с неизбежностью морского прибоя.
Мои размышления были прерваны самым радикальным способом. Ладно, не самым, поленом по голове было бы радикальнее. А в нашем случае с хлопком вспыхнули факелы со всех сторон и глаза зажмурились от яркого света. Открыл один глаз чуточку, второй, проморгался. Нет, свет не яркий, просто после блуждания в потемках по коридорам замка всего лишь с одной свечой приучили глаза к самому минимуму освещения. А тут зал по периметру окружен полуторами десятками факелов. И кстати, как такое могло быть, словно выключателем кто щелкнул?
– Заходи, не стой в проходе – густой солидный и такой знакомый звук голоса исходил от мужчины, сидящего во главе стола.
Чуть ли не трон со спинкой, возвышающейся над его головой еще на пару голов. одет отец был в большущую шубу поверх ночной рубахи, а на голове болтался дурацкий ночной колпак с длинным кончиком. Мдя, классика средневекового европейского дурдома. Замок не прогреть, слишком большой он и камень слишком сильно выстывает за зиму, так что народ тупо утепляется по самое «не могу». Пару месяцев померзнуть всего, а потом опять тепло. Это я не предполагаю, это я/мы помним. Помним, что сейчас самый разгар зимы, а через месяц потеплеет, что в эту пору у крестьян самая расслабуха, а боевые действия не ведутся ввиду изнеженности местного населения. Какой простор для прогрессорства!
– Чего в ночи бродишь, да еще со свитой?
– Оголодал чего-то я, отец. Прямо как три дни не жравши.
– Так почти столько и выходит. Больше двух суток лежал пластом, потом попил воды и опять на полсуток заснул. Лекарь сказал, после такого или на поправку пойдешь, или в склепе место готовить.
– Это я знатно, получается, разболелся. Чего это меня так?
– Что, совсем ничего не помнишь?
– Совсем. Как отрезало. Тебя помню, мать, сестер, ну и так кое-что, а полжизни как в тумане.
– Полжизни – усмехнулся граф – не было еще у тебя полжизни, считай, только начинается твоя жизнь. И начинается она хреново.
Может, он ждал, что я начну возражать, но мне возразить было нечего. Меня вообще в это тело впихнули против моего желания. И даже точку в моем существовании как личности хренов Демиург самостоятельно ставить отказался. Скотина такая, мол сам выпилишься, раз решил не жить в новом теле. Пошутить изволили, их Игроково величество, русские не сдаются. А потом тварь такая будет говорить, что я вписался в очередной блудняк добровольно и по своему хотению, раз не спрыгнул с табуреточки с петелькой на шейке. Затянувшееся молчание прервал опять новообразовавшийся у меня отец: