Жозеф Бальзамо. Том 1

Дюма-отец Александр

Андреа пожала брату руку.

— Воспользовавшись тем, что ее королевское высочество удалилась, — продолжал Филипп, — я прошел к себе на квартиру, чтобы переодеться: мой мундир насквозь промок, так что я имел совершенно жалкий вид.

— Бедняжка! — посочувствовала Андреа.

— Тем временем, — рассказывал дальше Филипп, — дофина прибыла в ратушу, где принимала приветствия горожан. Когда речи закончились, дофину пригласили отобедать, и она проследовала к столу.

Один из моих друзей, майор нашего полка, тот самый, что послал меня навстречу дофине, уверял, будто ее высочество неоднократно обводила взглядом ряды офицеров, присутствовавших при обеде, словно кого-то высматривая.

«Я не вижу того молодого офицера, которого выслали встречать меня, — заметила она,

когда во второй или третий раз не нашла того, кого искала. — Нельзя ли ему передать, что я хотела бы поблагодарить его?» Майор выступил вперед и доложил: «Ваше королевское высочество, господин лейтенант де Таверне вынужден был уйти переодеться, дабы предстать перед вашим высочеством в пристойном виде». И почти сразу же после этого пришел я. Я вошел в зал, и буквально через пять минут дофина увидела меня. Она сделала мне знак подойти, и я приблизился. «Сударь, — спросила она, — вы ничего не имели бы против, если бы я предложила вам сопровождать меня в Париж?» «Напротив, ваше высочество! — воскликнул я. — Я почел бы это за величайшее счастье, но я служу в Страсбургском гарнизоне и…» «И?..» «Я могу только сказать, что страстно желал бы этого». «У кого вы в подчинении?» «У военного губернатора». «Хорошо. Я поговорю с ним и все устрою». После этого она сделала знак, что я могу удалиться. Вечером она подошла к губернатору. «Господин губернатор, — сказала она ему, — я хотела бы, чтобы вы исполнили один мой каприз». «Ваше высочество, вам стоит лишь сказать, и ваш каприз станет для меня приказом!» «Нет, я не совсем верно выразилась. Это не каприз, а обет, который я должна исполнить». «В таком случае, я почту своей святой обязанностью способствовать его исполнению. Слушаю вас, ваше высочество». «Я дала обет принять к себе на службу первого француза, которого встречу, ступив на землю Франции, кем бы он ни был, и осчастливить его самого и его семью, если только, конечно, монархи способны кого-нибудь осчастливить». «Монархи суть помазанники Божии на земле. И кто же тот счастливец, которого вы, ваше высочество, встретили первым?» «Господин де Таверне Мезон-Руж, молодой лейтенант, известивший вас о моем прибытии». «Мы все, ваше величество, будем завидовать господину де Таверне, — ответил губернатор, — но не станем препятствовать счастью, которое выпало ему. Его удерживает служба — мы отпустим его, он связан обязательствами — мы освободим его от них; он отбудет вместе с вашим королевским высочеством».

И действительно, в тот же день, когда экипаж ее высочества выехал из Страсбурга, я получил приказ сопровождать его. И с того момента я безотлучно скакал рядом с дверцей кареты дофины.

— Ну и ну! — хмыкнул барон с той же усмешкой. — Ну и ну! Это, конечно, было бы поразительно, но вполне возможно.

— О чем вы, отец? — простодушно поинтересовался молодой человек.

— Да, так, своим мыслям, — отвечал барон.

— И все-таки, дорогой брат, — вступила в разговор Андреа, — я так и не поняла, как при всем этом дофина может приехать в Таверне.

— Потерпи. Вчера вечером, часов около одиннадцати, мы прибыли в Нанси и при свете факелов ехали через город. Дофина подозвала меня. «Господин де Таверне, — сказала она, — прикажите ехать быстрей». Я показал знаком, что дофина велит увеличить скорость. «Завтра я хочу выехать пораньше», — сообщила она. «Ваше высочество желает проехать завтра побольше?» — осведомился я. «Нет, просто хочу сделать остановку в пути». При этих словах меня в сердце толкнуло какое-то предчувствие. «Остановку?» — переспросил я. «Да», — подтвердила ее высочество. Я не произнес ни слова. «Вы не догадываетесь, где я хочу сделать остановку?» — с улыбкой спросила она. «Нет, ваше высочество». «Я хочу сделать остановку в Таверне». «Господи! Зачем?» — воскликнул я. «Чтобы повидать вашего отца и вашу сестру». «Моего отца? Сестру?.. Но откуда вашему высочеству известно…» «Я поинтересовалась и узнала, что они живут в двухстах шагах от дороги, по которой мы едем, — объяснила дофина. — Отдайте приказ остановиться в Таверне».

На лбу у меня выступили капельки пота, и я с трепетом, надеюсь понятным вам, осмелился сказать дофине: «Ваше королевское высочество,

дом моего отца недостоин принимать столь высокопоставленную особу». «Отчего же?» — удивилась она. «Мы бедны, ваше высочество». «Тем лучше, — сказала дофина. — Я уверена, что именно поэтому встречу там самый простой и сердечный прием. И как бы ни было бедно Таверне, надеюсь, там найдется чашка молока для друга, для той, кто хочет на миг забыть, что она является австрийской эрцгерцогиней и французской дофиной». «О, ваше высочество!» — с поклоном воскликнул я. И все. Почтение не дозволило мне продолжать спор.

Я надеялся, что ее высочество забудет про свое намерение, что утром свежий ветер дороги развеет эту фантазию, однако ошибся. Когда в Понт-а-Мусоне меняли лошадей, дофина спросила, далеко ли до Таверне, и мне пришлось сказать, что не больше трех лье.

— Экий недотепа! — воскликнул барон.

— А что было делать? Притом дофина, похоже, почувствовала, что я в замешательстве. «Не бойтесь, — сказала она, — я недолго задержусь. Но раз вы грозитесь, что прием будет для меня мучительным, мы будем квиты, так как в день своего прибытия в Страсбург я тоже заставила вас помучиться». Скажите, отец, как можно было противиться после столь любезных слов?

— Невозможно, — согласилась Андреа. — И если ее высочество действительно такая добрая, а мне кажется, что так оно и есть, то она удовлетворится, как сама сказала, цветами, которые я ей поднесу, и чашкой молока.

— Да, — согласился барон, — но только вряд ли ей придутся по вкусу мои кресла, на которых она переломает кости, и стенные панели, которые оскорбят ее взор. Черт бы побрал все эти причуды! Хорошенькой правительницей Франции будет женщина, позволяющая себе такие фантазии! Дьявольски интересная восходит заря нового царствования!

— Отец, как вы можете так говорить о принцессе, оказавшей нам столь высокую честь!

— Я предпочел бы бесчестье! — воскликнул старик. — Кто сейчас знает про Таверне? Никто. Наша родовая фамилия дремлет под развалинами Мезон-Ружа, и я надеялся, что она вновь выйдет из безвестности, но при других обстоятельствах — когда придет надлежащее время. Однако мои надежды оказались тщетны: из-за каприза какой-то девчонки она явится на свет потускневшая, запорошенная пылью, жалкая, ничтожная. И скоро падкие на все смешное, живущие скандалами газеты примутся трепать ее в своих гнусных статейках, описывая посещение могущественной принцессой жалкой лачуги Таверне. Черт побери! У меня родилась идея!

Барон произнес это таким тоном, что брат и сестра вздрогнули.

— Что вы хотите сказать, отец? — спросил Филипп.

— А то, — проворчал барон, — что полезно знать историю. Если граф Медина [45] мог поджечь собственный дворец, ради того чтобы заключить в объятия королеву, я могу поджечь какой-нибудь сарай, чтобы избавиться от необходимости принимать дофину. Пусть принцесса приезжает.

Молодые люди, расслышавшие только последние слова, с беспокойством переглянулись.

45

Одна из частых у Дюма исторических ошибок. Имеется в виду Хуан Тассис-и-Перальта, граф Вильямедиана (1580–1622), испанский поэт и драматург. По легенде он ставил в своем дворце любительские спектакли, в одном из которых участвовала королева Елизавета, супруга Филиппа IV испанского. Влюбленный в нее В. сам поджег дворец, чтобы вынести потерявшую сознание королеву из огня и тайком поцеловать ей ногу.

— Пусть приезжает, — повторил Таверне.

— Она вот-вот будет здесь, — объявил Филипп. — Я поскакал через лес Пьерфит, чтобы на несколько минут опередить дофину со свитой, так что ее скоро следует ждать.

— В таком случае нельзя медлить, — произнес барон и со стремительностью двадцатилетнего юноши выбежал из гостиной, помчался в кухню, выхватил из очага горящую головню и помчался к сеновалу, заполненному соломой, сухой люцерной и бобовиной. Когда он уже был около сенного сарая, сзади неожиданно вынырнул Бальзамо и схватил его за руку.