Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша
Шрифт:
Бонапарт не питает почтения к «зоопарку» жены. Однажды, уже при Империи, он велит Рустаму подать карабин и начинает из окна своей спальни стрелять лебедей. Заслышав пальбу, прибегает Жозефина «в одной сорочке и завернувшись в шаль».
— Бонапарт, прошу тебя, не стреляй в моих лебедей!
— Отстань, Жозефина, это меня забавляет.
Ей удается унести карабин, а Наполеон «хохочет, как безумный».
Все посетители, будь то из-за Рейна или из-за Ла-Манша, дружно восхваляют супругу первого консула. Для них Жозефина «олицетворяет идеальную хозяйку дома; они превозносят ее вкус и ум, хотя природа отмерила их ей довольно скупо; восхищаются ее ботаническими и зоологическими увлечениями, которые позволяют ей выглядеть сведущей во всех науках и создают ей репутацию поклонницы природы».
«Гражданку первую консульшу» окружает целый рой молодых женщин. Г-жа Савари, урожденная Фодоас, у которой такие же испорченные зубы,
В обществе, окружающем Жозефину, следует отметить также г-жу де Шофлен, д'Эгийон, де Вержен, де Николаи, гг. де Жирардена, де Сегюра, де Монтескьу, де Нойаля, де Пралена, де Муши. Как видим, многие представители знати перестали задирать нос.
В своем дорогом Мальмезоне Бонапарт с женой позволяют себе расслабиться. Там царит такая простота, что один посетитель из-за Рейна презрительно скажет, что «общий вид замка напоминает жилище крупного банкира» и что там не блюдут даже «этикета, царящего при дворе мельчайшего из немецких государей».
Однако для того чтобы заглянуть в интерьер Жозефины, нет лучшего гида, чем маленькая Лора Жюно.
«Жизнь, которую вели в Мальмезоне, когда я выходила замуж, походила на жизнь в любом замке, куда хозяева наприглашали слишком много народа. Наши апартаменты состояли из спальни, туалетной и комнатки для нашей горничной, как это обычно бывает в загородных домах. Мебель была совсем простая, и помещение дочери хозяйки отличалось от моего лишь двустворчатой дверью, да и его она, по-моему, получила лишь после замужества. В спальнях не было паркета, что удивило меня: я-то знала, до какой степени была взыскательна г-жа Лекульте. Все спальни выходили в один длинный коридор, куда вела ступенька; справа располагались апартаменты г-жи Бонапарт и малая гостиная, где завтракали…»
Этот завтрак, проходящий без Бонапарта, подается ровно в одиннадцать утра, и на него не приглашается никто из посторонних, кроме разве что кого-нибудь из членов семьи. После завтрака Жозефина беседует, читает газеты, вышивает или принимает какого-либо посетителя.
Однажды в Мальмезон приезжает некий г-н де Сере, жаждущий снова стать адъютантом Бонапарта. Он был отставлен от должности за то, что, будучи командиром в Бордо, истратил две лишние недели на выполнение своей задачи. По просьбе Савари [249] Жозефина дает ему аудиенцию. Собираясь к ней, де Сере встречает своего портного, вручающего ему счет. Он является в Мальмезон, приходит в восторг от «изящного и очаровательного» приема, оказанного ему Жозефиной, вручает ей прошение, глотает, как шербет, обещание владелицы замка походатайствовать за него перед мужем, возвращается к себе, хмельной от надежд, и находит у себя в кармане собственное прошение. Он ошибся и подал Жозефине счет от портного! Несчастный не спит всю ночь, а наутро бросается к супруге первого консула.
249
Савари, Анн Жан Мари Рене, герцог Ровиго (1774–1833) — генерал и политический деятель, с 1800 адъютант и доверенное лицо Наполеона, в 1810–1814 министр полиции.
Едва заметив г-на де Сере за колоннами вестибюля, Жозефина подбегает к нему и протягивает руку.
— Как я рада! Я передала ваше прошение первому консулу. Мы прочли его вместе. Оно превосходно и произвело на моего мужа сильное впечатление. Он сказал, что прикажет Бертье подать ему рапорт по этому вопросу и через две недели все будет улажено.
Уверяю вас, мой дорогой, весь вчерашний день я чувствовала себя счастливейшей женщиной на свете, и все благодаря этой удаче — я ведь могу считать, что дело сделано.
Г-н де Сере не решается раскрыть рот. «Однако, — говорит г-жа Жюно, — из всего этого можно заключить, что на г-жу Бонапарт, при ее безупречной доброте и обязательности, нельзя было полностью полагаться там, где речь шла об успехе какого-нибудь дела. Она была благожелательна к людям, искренне желала оказывать им услуги, но это желание покидало ее при малейшем признаке неудовольствия со стороны первого консула».
Она сама как-то сказала Карно:
— Не придавайте значения моим рекомендациям: у меня их вырывают, докучая мне просьбами, и я без разбора раздаю их кому попало.
Со своей стороны, Наполеон не обращал внимания на бесконечные просьбы за подписью Жозефины.
— Что мне с этим делать? — осведомился Карно, указывая на внушительную связку писем консульши, патронессы просителей и соискателей.
— Ничего, — ответил Бонапарт. — Это сплошь интриганы.
В шесть вечера Бонапарт, проведя весь день за работой и приемом министров, генералов и советников, является к жене обедать. На обеде присутствуют
250
Реверси — вид карточной игры.
251
Дидло, Шарль Луи (1767–1837) — артист и балетмейстер, в 1801–1811 и 1816–1819 работал в Петербурге, где и умер.
«В погожие дни, — рассказывает нам Лора, — первый консул приказывал накрывать обед в парке. Стол ставили на левой стороне лужайки перед замком и чуть впереди правой аллеи, от которой не осталось теперь следа, если не считать отдельных каштанов. За столом сидели недолго: если на обед уходило полчаса, первый консул находил, что трапеза слишком затянулась.
Когда он бывал в добром расположении духа, погода стояла хорошая и у него оставалось в распоряжении несколько минут, украденных от непрерывной, убивавшей его тогда работы, он играл с нами в горелки. Тут он вечно плутовал, как и в реверси. Подставлял ножку, пускался бежать, не крикнув „горим!“. Словом, это было плутовство, исторгавшее у нас радостный смех. В таких случаях Наполеон сбрасывал сюртук и мчался, как заяц, вернее, как газель, которой он скармливал весь табак из своей табакерки, подуськивая ее гоняться за нами, и чертова скотина разрывала нам платье, а 8 порой хватала нас за ноги.
Однажды после обеда была хорошая погода. Первый консул скомандовал:
— Играем в горелки!
И вот уже сюртук на земле, а покоритель мира носится, как старшеклассник».
Неожиданный портрет, не правда ли? Но продолжим чтение:
«В то время там был глубокий ров, тянувшийся на известном протяжении вдоль поля, которое позднее было куплено под большую посадку платанов и тюльпановых деревьев. Таким образом, любопытные могли издалека видеть с этого поля все, что происходит в мальмезонском парке. Со стороны замка шла железная балюстрада, на которую было очень удобно опираться. Г-жа Бонапарт, не принимавшая участия в игре, прохаживалась с г-жой де Лавалет у этой балюстрады и вот, пройдя несколько шагов, вдруг страшно испугалась: они заметили двух незнакомцев, чьи лица, а главное, манера держаться способны были устрашить кого угодно, особенно в момент, когда Франция еще трепетала после нивозского покушения. Эти двое мужчин были плохо одеты и тихо переговаривались, поглядывая на первого консула. Я уже вышла из игры и в этот момент приблизилась к г-же Бонапарт. Она оперлась на мою руку и велела г-же Лавалет позвать г-на Лавалета или Евгения, но осторожно — главное, чтобы ее не заметил первый консул, который не терпит загадок и предосторожностей.
— Вам что-нибудь нужно, граждане? — спросила она незнакомцев дрожащим голосом.
— Ей-Богу, нет, гражданка. Просто мы смотрим. Разве на этом поле запрещено находиться?
— Нет, конечно, нет, — торопливо ответила г-жа Бонапарт, — но…
— А, значит, потому, что мы смотрим на первого консула? Я как раз говорил брату, удивительное, мол, дело видеть, как первое лицо Республики забавляется, словно самый бедный из французов. — Гляди! — сказал незнакомец, вцепляясь спутнику в руку и указывая пальцем на первого консула, который трепал моего мужа за ухо [252] , — гляди, как он ухватил Жюно! Хотел бы я оказаться лицом к лицу с ним; думаю, со мной это ему так не сошло бы.
252
Излюбленный покровительственный жест Наполеона.