Жребий брошен
Шрифт:
— Ах, да, темно-голубой? Он действительно идет всем.
На самом деле, надевая голубые шорты и майку, она не думала, идут они ей или нет. Просто пока Элизабет спала, солнце стало припекать не на шутку. Сегодня было намного жарче, чем вчера, поэтому на лице у нее не было косметики, а волосы она собрала в конский хвост: Элизабет стала совсем другой женщиной по сравнению с той, что сошла в воскресенье с трапа самолета, — не зажатой от внутреннего напряжения, а естественной, раскованной и уверенной в себе.
— Элизабет,
— Конечно нет, — ответила Элизабет и потрогала чайник. Он был еще горячий.
— Налейте, пожалуйста, еще и Кристоферу. Похоже, у него с утра похмелье. Он так и не прикоснулся к завтраку. И я не удивляюсь, — сухо добавила она, — в гостиной стоит полупустой графин виски. Он объяснил это неожиданной бессонницей, но, видимо, алкоголь ему так и не помог. Элизабет, вы бы видели его кровать! Похоже, бедняжка ворочался всю ночь. Такой беспорядок! А подушки вообще валялись на полу.
Элизабет казалось, что она ведет себя вполне естественно и вряд ли по ее лицу можно догадаться, что она до мельчайших подробностей знает, как провел прошедшую ночь Кристофер. Наблюдения Одри были так очевидны, но Элизабет не уловила и тени иронии в ее голосе.
— Бессонница — ужасная вещь, — поддакнула она, отпивая чай.
— Я уверена, — продолжала Одри, — что Кристоферу сегодня не до обеда. Элизабет, если вы не возражаете, я подам легкий обед — стейк на гриле и салат, хорошо?
— Превосходно, а пока я отнесу Кристоферу чай. Вы не знаете, Одри, он в своей комнате?
— Наверное, он у себя. Пока вы были в душе, Крис брился в дальней ванной. Думаю, что он давно уже пишет очередную главу. Вы же знаете, он спешит закончить книгу к сроку.
Кристофер главу не писал. Он стоял на веранде в одних шортах. Взглянув на него, Элизабет подумала, что начинает привыкать к его манере ходить полуголым. Теперь ей это даже нравилось. Не всегда же она будет вздрагивать при виде его обнаженного торса. Наверное, после двух-трех недель регулярного секса ее возбуждение пойдет на убыль.
— А вот и долгожданный чай, — проговорила она. Она была рада, что догадалась принести две чашки. Он как-то странно озабоченно посмотрел на нее.
— О чем ты думаешь? — спросила Элизабет.
— Похоже, я весь день буду бездельничать.
— Это и есть твое похмелье?
— С книгой ничего сегодня не выйдет. Я не могу писать.
— Наверное, похмелье — страшная штука, если у мужчин с утра такие несчастные лица, а в глазах — безысходность. Но к вечеру это обычно проходит. Так что не волнуйся, твой писательский дар к тебе еще вернется. И думаю, что весьма скоро…
— Не в похмелье дело, — медленно произнес Кристофер, окинув ее странным незнакомым взглядом. — Ты могла бы, кстати, надеть лифчик. Что ты делаешь со мной, Лиззи?
Элизабет задорно рассмеялась.
— Колокольчик пастуха зовет стадо
— Что тебя так веселит, черт побери?! Какой еще колокольчик?
— Ах, тебе непонятно? А что ты делал со мной, разгуливая по дому полуголым?
— Не понимаю. О чем ты?
— А кто первый своей наготой посеял в моей душе зерно, из которого выросли неприличные мысли и желания? — Ее взгляд скользнул по его обнаженной груди и остановился на рельефном животе.
— О Боже! — обреченно вздохнул Кристофер. — Не смотри так на меня, женщина! Ты доставляешь мне сплошные мучения. Я уже физически не в состоянии заниматься любовью. Мне нужны час или два отдыха, иначе я испущу дух прямо в твоих объятиях.
— Бедный Кристофер! — Она нежно провела пальцами по его груди.
— После обеда я немного отдохну. Ты не сделаешь мне легкий спасительный массаж? — взмолился Кристофер.
— Только при условии, если ты разрешишь мне расчесать твои волосы.
— Расчесать мои волосы?! А что, я разве не причесан? — Привычным движением он провел рукой по волосам, отбросив назад несколько длинных прядей.
— Причесан, — сказала она. — Просто меня почему-то давно уже обуревает желание расчесывать твои волосы.
— Хорошо, — ответил он, пожав плечами. — Все, что ты захочешь…
— Я многого хочу, милый Крис, — улыбнулась она, глядя на него.
Ты даже не догадываешься, как много. Я хочу тебя всего обласкать, хочу целовать твою плоть, хочу втирать в твое прекрасное тело благовонные масла и слышать, как ты стонешь от удовольствия, подумала она.
— На обед Одри приготовила стейк и салат, — сама не зная зачем произнесла она.
— О нет! Не могу даже думать о еде.
— А ты не думай о ней. Просто поешь — и все.
— Как ты любишь отдавать распоряжения…
— Кто-то же должен это делать, иначе все будет стоять на месте.
— А почему, собственно, все должно прийти в движение?
— Ну, Кристофер, не начинай снова этот разговор. Ты так дорожишь своей свободой на этом острове? А от чего ты свободен? От предрассудков, от людской молвы, от обязанностей и обязательств? Наивно думать, что это так… Но разве тебе не приходится дисциплинировать себя, чтобы писать книгу? Иначе твой труд не сдвинется с места, не правда ли?
— Это совсем другое дело.
— Почему другое?
— Потому что я сам выбрал это занятие. Оно доставляет мне удовольствие, и никто меня не принуждает этим заниматься…
— Ты счастливчик, раз так. Но вспомни те времена, когда ты был беден. У тебя не было выбора: чтобы выжить, ты должен был работать, а этот процесс уж точно подразумевает, что кто-то отдает приказы, а кто-то их выполняет.
— Какой у тебя острый язычок, Лиззи. Я бы предпочел, чтобы ты его использовала для других, более приятных вещей, вместо того чтобы пытаться выставить меня дураком.