Жребий Судьбы
Шрифт:
Он благоразумно умолчал о причине такого богатства — о летнем подарке цветочных эльфов. Хотя, странно как-то нынче говорить о цветочных эльфах.
— Зачем? — сосредоточенно ответила Наташа, и в её ответе Лёну почудилась какая-то напряжённость. — Нет смысла. Мы всё равно скоро уезжаем.
— Куда? — удивился Лён. — Меняете квартиру?
— Нет, Лёня. Мы уезжаем вообще отсюда. Мои родители пока ещё не выбрали страну, но, я думаю, это будет намного южнее. Я бы лично предпочла Грецию.
Он остановился и от неожиданности выпалил:
— Удираете, значит?
— Нет, не удираем.
— А здесь вам не нормально?
— Здесь — нет. — ответила Наташа и тоже остановилась, глядя ему в глаза.
— Ты считаешь, что в этой стране можно жить? Нет, жить, конечно, можно, но — как? Посмотри на этот сплошь захарканный асфальт, на эту грязь, на эту нищету. На алкоголиков, на озлобленных людей, которые только и озабочены тем как заработать, да как это поумнее потратить, потому что на всё вечно не хватает. На всём нас вечно обирают, кому и за что мы платим деньги? Куда уходят все ресурсы страны? Кто наживается на этом? И что такое государство, перед которым мы вечно в долгу? Кому-то всё время есть дело до того, откуда наши средства.
— О чём ты? — недоумённо обронил он.
— Да всё о том же! — выпалила она. — О подарке эльфов! Да, раньше я не задумывалась, отчего мы так живём. Я не о себе лично, а в масштабах всей страны. Мы были бедны, и это был факт, а с фактами не спорят. Но теперь я задаю себе вопрос: отчего мы должны продолжать терпеть это всё и дальше? Почему я не могу идти прямо и не смотреть под ноги, чтобы не наступить подошвой в чью-то харкотню? Почему, проходя мимо мужчины, я невольно ожидаю, что он сейчас не глядя высморкается — или это уже устоявшийся рефлекс при виде женщины? Весь этот мат, пот и вонь, грязь и гнусь! И среди этого жить всю жизнь?!
— Но ведь устраиваются как-то люди и здесь… — пробормотал он, ошеломлённый этой гневной тирадой.
— Да. Устраиваются. Где-нибудь в охраняемой зоне. Обкладываются со всех сторон собаками, сигнализацией, охранниками и дрожат. А я хочу жить свободно, ничего не опасаясь. Это здесь наши деньги считаются бешеными, а где-нибудь за границей можно приобрести хорошенький домик с видом на море, с прекрасным садом, который не засыхает на зиму, и жить спокойно. Там это норма, а не как у нас — исключение. Там можно ничего не опасаться. Там к тебе не будут приставать на улице, считая, что ты всем обязана только потому, что имеешь симпатичное лицо. Вот там мы и купим себе машину — каждому по машине. Я буду ездить в школу на "Форде", а в Оксфорд — на "Крайслере" с шофёром.
— Я не понимаю…
— Ты много не понимаешь, дивоярец. — резко ответила она, открывая дверь в школу. — Просто я скоро уезжаю — это всё.
***
Весь день Королёва с замиранием сердца продавала пиццы, пироги и прочее. Накладывала в тарелки жидкое картофельное пюре с тощими котлетами и раскладывала вялый салат. Верка тоже жаловалась на плохое самочувствие и не спроста — отовсюду так и шёл тараканий запах. Королёва их не видела, но чувствовала, что сидят они под столами — сидят! Шевелят своими жуткими усами и ждут, когда настанет вечер, тогда вылезут они и начнут пировать на запеканке, на буханках
— Боюсь я, Вероника Марковна. — тихо отвечала она директрисе, которая пришла проведать, как идут дела в столовой.
— Прекрати. Ничего нигде не видно. — также тихо отвечала директриса, сохраняя конспирацию. — В третьем часу приедет специалист.
***
Домой Лён возвращался в дурном настроении, хотя ничего особенного за день не произошло — разве что тройка за сочинение раздосадовала его. Прошло то время, когда мама сама старалась писать для сына сочинения, как делали все родители в их классе. Теперь Лён сам был в состоянии излагать мысли. Тем более было обидно, что всё оставалось, как и прежде: как ни напиши, всё одно — тройка.
Перепрыгивая через широкую лужу, которая всегда была у маленького порожка возле выхода из огороженной школьной территории, он посторонился, пропуская девочку-подростка лет двенадцати. Девчонка была по-детски худа и голенаста, ноги длинные, шея тонкая, голова вся растрёпана от мокрого ветра, в ушах наушники — явно ученица средних классов, торопится на урок.
Девчонка скакнула через лужу и поскользнулась. Она замахала руками, как мельница, как-то по-кошачьи извернулась и удержалась на ногах, а затем продолжила свой путь. Происшествие это было ничем не примечательно, и Лён, скорее всего тут же и забыл бы об этом, если бы не старуха с клюкой, шаркающая мимо по своим делам.
— Всё прыгают! — с каким-то непонятным остервенением крикнула она вослед девчонке. — Вот отодрать бы тебя, как сидорову козу! Мамка-то небось, на работе ломается, деньги зарабатывает, чтоб тебе, (непечатное слово), одежду покупать!
Старуха продолжала выражаться и далее — чем-то её глубоко задело это мелкое происшествие у лужи. Она остановилась и орала в пространство, призывая в свидетели редких прохожих. Два человека, хоть и прошли мимо, но лишь опасливо покосились на неадекватную бабулю, и лишь Лёна это отчего-то задело.
— Ты чего орёшь? — со злостью спросил он. — Чем она тебе помешала?
Старуха обернула было к нему свои маразматические очи, но вдруг испугалась — школьный двор был пуст, а малый больно высок.
— Я говорю, юбки больно короткие носют… — забормотала она. — Всю (непечатное слово) видать. Голяшки выставят, проститутки! Ремнём их надо! Да ведь кому учить — нарожали тут незнамо от кого, а государство их корми-пои!
Старуха уже была не прочь убраться, да как сделать это, не оставив за собой последнего слова?
Ему стало так мерзко, как будто он натолкнулся на гниющий труп — сколько раз за свою недолгую юность такие вот девчонки наслушаются от таких вот старых крыс всякой мерзости! Сколько злобы, желания оскорбить, унизить, нахаркать в душу — всё это постоянно мутным, вонючим потоком течёт через юные души. Он сам не раз выслушивал такие озлобленные монологи, если бывал по мнению окружающих слишком подвижен. Да и кто не подвергался, но на то они и молодые, чтобы научиться легко кидать через плечо такие выходки богатых умом и мудростью взрослых.