Жребий Судьбы
Шрифт:
— А давайте сходим втроём в ресторан! — щедро предложил Семёнов, выруливая к дороге на мост. Зоя догадалась, что он пытается сгладить неловкость, и усмехнулась:
— Только в ресторан мне сейчас идти. Дай сначала в ванной отогреться.
В салоне было тепло, к тому же Семёнов включил обогрев, но от дублёнки Зои шёл пар — так, что запотели стёкла.
— Ну хорошо, — бодро согласился Семёнов. — Тогда в следующее воскресенье.
Они уже въехали на мост и двигались в плотном потоке машин, спешащих в Нижний. Воскресенье вечером — это неизбежный затор на мосту.
— Через
— Чего я там не видел. — с деланной небрежностью проворчал он, на самом деле понимая, что он в этом ресторане точно будет лишним.
— Ну вот и хорошо. — весело согласился дядя Саня. — Оденешь своё новое платье.
— А туфли! — вспомнила Зоя. — Туфель у меня к нему нет.
— Послезавтра у меня получка. — сознался Семёнов. — В субботу пойдём и купим тебе туфли.
Зоя с горящими от радости глазами обернулась к сыну и хотела что-то сказать, как вдруг раздался вскрик Семёнова:
— Что ж он делает?!!
Впереди, на вершине моста, вспухал на встречной полосе большой Камаз. Он двигался, как неповоротливый слон — медленно и осторожно. И Лён не понял, отчего кричит Семёнов — ничего такого не происходило. Но в следующий миг он почувствовал всем нутром как надвигается опасность — неизбежная, неумолимая, бессмысленная гибель. Он лишь успел обернуться, как увидел, что по встречной полосе на Камаз летит массивная чёрная иномарка. Это торопливый автовладелец не пожелал тянуться в общей очереди и решил рвануть по встречке. Он не видел Камаз, пока тот не приблизился, и теперь пытался лихо вписаться в свою полосу. Сунуться ему было некуда — слишком плотное движение — и он пошёл на таран.
Лён видел как чёрный лаковый корпус наезжал на их "Волгу", как высокий капот целил в боковые окна. Он видел тупую и бессмысленную смерть. В ушах бился протяжный крик Зои. И всё это происходило так медленно, что мозг его жгла ужасная мысль: ну почему он никак не может двинуться?!
— Держитесь! — закричал Лён в последний момент перед столкновением. — Я вынесу вас!
И, преодолевая сопротивление среды, ставшей вдруг вязкой и неподатливой, ринулся вперёд и наложил руки на плечи матери и Семёнова, унося их в Селембрис.
Рвануло сильно и тут же отпустило. Лёгкие вдохнули какой-то странно неживой и стерильный воздух, а в глаза бросилась непроницаемая серость — она составляла всё вокруг. Ни неба, ни земли — ничего, одна серая мгла.
Он повис в этой мутной пустоте, растерянно озираясь и ища глазами маму и Семенова. Но никого и ничего.
— Где я? — спросил Лён, и звуки потухли у самых его губ.
Он догадался, что перенос в Селембрис не произошёл. Очевидно, потому, что на время Жребия на проникновение в волшебную страну наложен запрет. Тогда Лён сделал усилие и совершил обратный перенос.
На лицо сразу упали мелкие капли, а в уши задул холодный ветер. Колонна машин застыла на одной полосе, а другая — совершенно пуста. В стороне — бензозаправка. Он оказался у основания моста — там, где они были около двадцати минут назад.
Водители выглядывали из своих машин и о чём-то переговаривались. Впереди явно что-то случилось, и Лён с обмирающим
— Пустите! — закричал Лён.
— Не лезь, пацан. — ответили ему. — Здесь нет для тебя ничего интересного.
— Мама! Дядя Саня! — закричал он, вырываясь из чужих рук.
— Ой! — вскрикнула какая-то женщина. — Там его родители!
— Откуда же он взялся? — спрашивали другие, но Лён прорвался к "Волге" и искал возможность заглянуть в искорёженный салон с вылетевшим лобовым стеклом.
То, что он увидел, лишило его способности двигаться и говорить. Остановившимися глазами он смотрел на сидящего за рулём дядю Саню. Красивое, немного полное, свежее и румяное лицо милиционера теперь было безжизненно бледным. Полузакрытые глаза без всякого выражения смотрели из-под век. С бледных губ свисала тоненькая ниточка розовой слюны. Он умер сразу — спинка сидения буквально вмяла дядю Саню в рулевое колесо.
Лён боялся посмотреть на второе сидение — рядом. Там была Зоя. Вернее, то, что от неё осталось. Он не смог перенести родителей в Селембрис, потому что проклятый Жребий связал его условиями.
— Уберите же его! — закричала снова какая-то женщина, и чужие руки стали оттаскивать Лёна от изувеченной машины и её мёртвых пассажиров.
Дальнейшее он помнил плохо — ни того, как прибыл наряд ДПС, ни того, как оказался дома. Перед глазами стояло мёртвое лицо Семёнова и непонятное существо на пассажирском месте, покрытое багровым липким налётом. Потом он остался один и сидел на диване в давящей тишине и молчал. Время стало, и ничего более не происходило. На кухне, в комнатах всё та же смертельная тишина, как будто весь прочий мир тоже умер.
Лишь утром раздался звонок в дверь и прорезал тишину квартиры оглушительной трелью. За дверью стояли Костик Чугунков и Федька Бубенцовский.
— Маманя сала велела передать. — пробормотал Чугун, укрывая глаза, и протянул свёрток.
Федька хотел что-то сказать, но только развёл руками. Так и сидели они втроём, потом Чугун нажарил картошки с салом, и Лён с болезненным удивлением понял, что проголодался. Это было почти оскорбительно, но жрать хотелось дико, и он молча глотал со сковороды вкусную картошку.
— Как жить будешь? — спросил Чугун, и Лён вдруг понял, что для него настало время неожиданных проблем. Он никогда ранее не задумывался, как бы стал жить, останься он один. А теперь… на что питаться? Чем платить за квартиру? Ведь в этом мире он пока ещё несовершеннолетний, даже паспорт не успел получить, хотя следовало бы — ведь формально ему уже четырнадцать.
— С едой поможем. — сказал Федька.
— Да уж чего-нибудь придумаем. — отозвался Костик. — Много ли надо — одного-то прокормить. У тебя родные есть?