Жук(Том I)

— Мест нет!.. Все занято!

Он захлопнул дверь перед моим носом.

Это стало последним ударом.

Весь день проскитаться в поисках работы, умолять даже о такой, чтобы полученных денег хватило хотя бы на скудную пищу, и при этом ходить и просить понапрасну — казалось бедой. Но совершенно вымотаться, измучиться телом и душой, изнуриться от голода и усталости и в конце концов быть вынужденным засунуть остатки гордости куда подальше и клянчить, как нищий, бездомный бродяга, каковым я по сути являлся, приюта в ночлежке — и получить от ворот поворот! — было хуже. Гораздо хуже. Хуже, наверное, и быть не могло.

Я оцепенело уставился на только что захлопнувшуюся передо мной дверь. В голове не укладывалось, как подобное вообще случилось. Я совсем не ожидал, что меня примут за попрошайку; но если предположить, что я все же смог пасть настолько низко, этому отказу впустить меня в сие бесславное обиталище, этот ночлежный дом, было суждено повергнуть меня в такие глубины отчаяния, что не являлись мне в самых страшных снах.

Я стоял и размышлял о том, что делать дальше, и тут из мрака у стены ко мне склонился человек:

— Что, не пущает?

— Говорит, мест нет.

— Значится, мест нету? Дык это ж Фулхэм — тут завсегда так говорят. Лишних им тут не надоть.

Я покосился на собеседника. Голова его была опущена, руки в карманах, одет в лохмотья, голос охрип.

— Иными словами, тут говорят, что мест нет, но они есть, и меня просто не желают впускать, хотя могут?

— Точно, дурят тут твоего брата.

— Но если места есть, разве меня не обязаны впустить?

— Конечно, обязаны, и, черт побери, я б на твоем месте им спуску не дал. Ох, не дал бы!

Он разразился потоком проклятий.

— Но мне-то что делать?

— Как что, давай, покажи-ка им, пущай знают, что тебя на мякине не провести!

Я помешкал, но затем, следуя его совету, опять позвонил в колокольчик. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял тот же седовласый оборванец, что открывал мне в прошлый раз. Возглавляй он попечительский совет, с большим презрением обратиться ко мне ему бы не удалось.

— Что, опять ты здесь! Чего это ты тут удумал? Вообразил, что у меня и дел иных нет, как тебе подобных привечать?

— Я хочу, чтоб меня впустили!

— А вот и не впустят!

— Мне нужен кто-нибудь из начальства.

— А я разве ж не из него?

— Мне нужен кто-то поглавнее — позовите управляющего.

— А вот и не позову!

Он быстро потянул на себя дверь, но я, приготовившись к подобному маневру, успел подставить ногу, чтобы он не смог закрыться изнутри. Я вновь обратился к нему:

— Вы уверены, что в приюте нет мест?

— Уже два часа как нет!

— И как же мне быть?

— А мне почем знать, как тебе быть!

— Где

— В Кенсингтоне.

Говоря это, он внезапно распахнул дверь, высунул руку и столкнул меня с крыльца. Не успел я опомниться, как дверь захлопнулась. Человек в лохмотьях продолжал угрюмо наблюдать за происходящим. Вскоре он заговорил:

— Чудный малый, не находишь?

— Да он же просто один из бедняков, разве есть у него право тут распоряжаться?

— Скажу тебе, кое-кто из энтих бедных похужее всякого служаки будет, ох уж похужее! Думают, что энто ихний собственный дом, черт побери, точно! Да уж, в — да славном мире мы живем!

Он замолчал. Я все мешкал. Какое-то время в воздухе носился запах дождя. И вот закапало — пошла мелкая, но частая морось. Именно ее не хватало, чтобы чаша моего терпения переполнилась. Мой товарищ смотрел на меня с угрюмым любопытством.

— Неужто совсем деньжат нету?

— Ни фартинга.

— Частенько так попадаешь?

— В первый раз пришел в ночлежку — но, кажется, и сюда теперь не впустят.

— Я так и понял, что ты из новеньких… Делать-то что станешь?

— До Кенсингтона далеко?

— До работного-то дома?.. мили три, но на твоем месте я б потопал в Святого Георгия.

— Он где?

— На Фулхэм-роуд. В Кенсингтоне заведение маленькое, но неплохое, вот оно и битком, стоит только дверь раскрыть; в Святом Георгии тебе скорей подфартит.

Он умолк. Я размышлял над его словами, не чувствуя ни малейшего желания идти ни в первый приют, ни во второй. Вдруг он заговорил снова:

— Я из Рединга притопал… нынче… на своих — на двоих! И всю дорогу я о том, как в Хаммерсмите заночую, думал… да вот так я дотуда и не дошел! Край у нас — да славный, да уж, притопить бы всех его — обитателей в — море, черт побери, точно! Я теперь отсель ни шагу… иль меня в Хаммерсмите кладите в постелю, иль была не была.

— И что вы намерены делать; у вас что, деньги есть?

— Деньги?.. Боже правый!.. Неужто похоже, что есть? Неужто ты энто из разговора смекнул?! Да последние полгода карман пуст, разве что медяк изредка звякнет.

— И как вы тогда собираетесь устроиться на ночлег?

— Как собираюсь?.. а вот как. — Он взял в обе руки по камню. Тот, что в левой, он швырнул в стеклянное окошко над дверью приюта. Камень влетел внутрь и разбил там лампу. — Вот как я заполучу постелю.

Дверь поспешно отворили. Опять появился седой оборванец. Вперившись в темноту, он заорал:

— Кто это сделал?

— Папаш, энто я; могу повторить, ежели хочешь глянуть, как оно вышло. Вмиг глазки раскроются.

Он не стал дожидаться, пока седовласый опомнится, и швырнул камень правой рукой в другое стекло. Я понял, что пора мне уходить. Даже попав в столь плачевное положение, я не был готов платить за ночлег ту цену, которой его зарабатывал он.

Стоило мне отойти, как на месте происшествия появились два или три человека, к которым мужчина в лохмотьях обратился с такой искренностью, что дальше уже и некуда. Я улизнул незамеченным. И когда отошел, почти пожалел, что не попытал судьбу с храбрым бродяжкой и не разбил другое окно. Колени мои, правда, подогнулись не раз и не два, когда я чуть было не вернулся совершить так и не совершенный мною подвиг.