Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Солдаты ответили дружным: „Ура!“
Спустя некоторое время в полку был создан солдатский комитет. Перво-наперво Комитет арестовал офицеров, которые отказывались выполнять его решения, а значит, подчиняться. Среди арестованных оказался и командир 6-го эскадрона ротмистр фон дер Гольц».
По воспоминаниям Жукова, большевики в их полку быстро перехватили власть. В основном делами заправляли офицеры. Начали избирать делегатов в полковой совет и эскадронный солдатский комитет. Шумели недолго, делегатами избрали поручика Киевского и солдата из первого взвода. Солдата звали Петром. Оказалось, земляк — калужский, родом из Мосальска, оттуда и призывался. А председателем солдатского комитета
Временное правительство, министры, депутаты, эсеры, меньшевики, кадеты, анархо-коммунисты, анархо-индивидуалисты, анархо-синдикалисты… Но всю эту разноголосицу накрывали лозунги большевиков, их лидеров. Большевики глубже почувствовали настроения и чаяния народных масс и дали им идею, от которой невозможно было отказаться. «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст всё, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату. У тебя есть тёплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…» — так агитировал солдат Петроградского гарнизона председатель Петросовета и инициатор создания в Петрограде Военно-революционного комитета Лев Троцкий.
Такие простые и понятные речи сыпались на измученных затяжной войной солдат и обозлённых неопределённостью петроградских рабочих долгожданной манной небесной. Прощай, проклятый вонючий окоп! Наконец-то помещичья земля достанется крестьянам!
Слушая такие речи, Жуков думал о своих родных в Стрел-ковке и Чёрной Грязи, о земляках Угодско-Заводской волости, о тяжком их беспросветном существовании. И вот появилась сила, которая обещает дать этим труженикам то, чего они были лишены и о чём всю жизнь мечтали. И эта сила готова взять власть!
Итак, судьба прибила нашего героя к большевикам. Впрочем, он осознанно выбрал этот путь. Тогда ещё можно было выбирать. Никто за уклон и отступничество не карал.
Постепенно власть в полковом солдатском комитете захватили меньшевики и эсеры, «которые держали курс на поддержку Временного правительства».
Двадцать пятого октября 1917 года большевики совершили в Петрограде революцию. В стране началось жестокое противостояние сторонников и противников революции. 28 октября в Киеве юнкера и казаки окружили Мариинский дворец и арестовали заседавший там ревком в полном составе. Узнав об этом, солдатские комитеты подняли гарнизон. Революционно настроенные отряды атаковали казармы Николаевского военного училища, овладели артиллерийскими складами, гарнизонной гауптвахтой и выпустили арестованных на свободу. Но тем временем Центральная рада стянула к Киеву верные войска, сформированные из солдат и офицеров, настроенных националистически. «Вольные казаки» и гайдамаки Петлюры дрались за провозглашённую ими Украинскую народную республику. Когда самостийщики ворвались в Киев и другие крупные города Украины, начались повальные кровавые расправы над красногвардейцами. Рада не признала Октябрьскую революцию в Петрограде и власть большевиков. Подразделения и отряды, подчинявшиеся Временному правительству или симпатизировавшие большевикам, начали разоружать и распускать по домам.
«Кончилось тем, — вспоминал Жуков, — что в начале осени 1917 года некоторые подразделения перешли на сторону Петлюры.
Наш эскадрон, в состав которого входили главным образом москвичи и калужане, был распущен по домам солдатским эскадронным комитетом. Мы выдали солдатам справки, удостоверяющие увольнение со службы, и порекомендовали им захватить с собой карабины и боевые патроны. Как потом выяснилось, заградительный отряд в районе Харькова изъял оружие у большинства солдат. Мне несколько недель пришлось укрываться в Балаклее и селе Лагери, так как меня разыскивали офицеры,
Нечто подобное в эти же дни пережил фейерверкер и будущий Маршал Советского Союза Иван Конев, находившийся неподалёку, под Киевом, в составе артиллерийского дивизиона гвардейского Кирасирского полка. «Полк категорически отказался украинизироваться, что по единому решению офицеров и кирасир было явно недопустимым для старого русского гвардейского полка». Конев в одной из бесед с Константином Симоновым рассказал, как гайдамаки разоружали их дивизион: «Я прятал шашку и наган под полушубком, мне за это здорово попало. Все командиры перешли на сторону гайдамаков. Наш дивизион был настроен революционно, многие поддерживали большевиков, поэтому Рада приняла решение дивизион расформировать и отправить на родину».
Дальнейшая судьба двух будущих маршалов весьма схожа: Конев отправился в родную деревню Лодейно под Великим Устюгом, а Жуков в Стрел ковку под Малоярославец. Военная карьера для них, казалось, закончилась, едва начавшись.
Жуков в мемуарах пишет, что приехал в Москву 30 ноября 1917 года. Многие тогда возвращались с фронта. Много было дезертиров. «Декабрь 1917 и январь 1918 года, — продолжает Жуков, — я провёл в деревне у отца и матери и после отдыха решил вступить в ряды Красной гвардии».
Как видим, в Москве, уже большевистской, Жуков не задержался. Но, конечно же, он заезжал к Михаилу Артемьевичу Пилихину, чтобы повидаться с двоюродными братьями и сёстрами.
Предусмотрительный и мудрый Михаил Артемьевич к тому времени своё дело ликвидировал и жил со своей семьёй тихо и мирно как простой московский обыватель. Некоторых дочерей выдал замуж. Сыновей переженил. Жизнь продолжалась. Младший брат Михаила Артемьевича Иван Артемьевич Пилихин, все эти годы работавший в мастерской брата мастером, скопил кое-какой капитал и открыл собственное дело. В Дмитровском переулке купил конюшню. Часть её перестроил в квартиру. Занимался лошадьми и скорняжным делом. Выступал на московском ипподроме на собственном жеребце по кличке Пороль Донер.
О контузии Жуков помалкивал. Хотя вскоре обнаружилось, что временами он плохо слышит.
На родине царили нищета и разорение.
Ещё в 1913 году у Константина Артемьевича Жукова закончился срок полномочий как представителя общины деревни Стрелковки на волостных сходах в Угодском Заводе. С той поры из-за преклонных лет на общественную должность, которая давала кое-какое положение и достаток, его не избирали. После ухода Георгия на фронт материальное положение семьи и вовсе пришло в упадок. Устинья обратилась к местным властям с просьбой о помощи. Краевед и биограф Жукова А. И. Ульянов пишет: «Комиссия, побывав у них дома, выяснила, что отец призванного „по дряхлости всякую трудоспособность утерял, мать содержать мужа… и сохранять своё хозяйство до прибытия сына с войны без посторонней помощи не может, ввиду чего хозяйству и семье грозит полное разорение“. Жуковы имели дом, хозяйственный двор, лошадь, корову. В те годы многие крестьянские семьи очень бедствовали. Поэтому просьба Устиньи, хотя и подкреплённая волостным попечительством, видимо, осталась безответной».
Что и говорить, куда, если не к большевикам, оставалось идти унтер-офицеру из такой семьи.
Но, как говорят, беда не приходит одна. Георгий тяжело заболел. Извечный спутник затяжной войны — сыпной тиф не только на фронте, но и в тылу. «В начале февраля тяжело заболел сыпным тифом, — вспоминал маршал, — а в апреле — возвратным тифом. Своё желание сражаться в рядах Красной армии я смог осуществить только через полгода, вступив в августе 1918 года добровольцем в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии».