Жульё
Шрифт:
– А потом продаете?
– выпалила брюнетка, не совладев с восторгом.
– Непременно, - подтвердил "композитор". Смешные девки, вроде тертые, битые, а вокруг пальца обвести пустяк, и кончат скорее всего скверно, а может, Помреж и ошибается? Рецептов нет, все случается, лоб в лоб столкнутся через пяток лет, а черная - жена академика, - а что? Сколько угодно!
– А светлая - под генералом припоминает утехи младой поры. Путано все кругом, вроде и не с тобой творится, вроде сидишь в первом ряду театра, наблюдаешь, а в один прекрасный миг - хрясь! Сердце омертвело частью, или инсультишка шибанул, тренькнул тревожным звонком и попритих, мол, жди-пожди, вскорости еще навещу. Лучше сразу ра-а-азз!! И отплыл в царствие теней, отстегнул Харону четвертной за переезд, будто в кабак загородный
Как вошли нехорошие люди, Помреж не углядел, может, как и он, просочились через шашлычную? Тоже знали все ходы-выходы. Двое. Из тех северян, что унеслись от кирпичной стены на новеньких тачках за минуту до фердуевских корч. Помреж, похоже, и встречал обоих когда-то давно; хаживали-то все по одним местам, отдыхали по излюбленным гостиницам, менялись одними и теми же привязанностями. Вспомнить на удавалось. Васька затосковал - понял, к нему пришли. А может за ним? Безо всякого инсульта обслужат ломом по черепу и... конец. А что он? Конечно, фигура к Фердуевой приближенная, знает малость кой про что, но так просто трепать не станет, а если круто распорядятся, за себя не поручится: здесь-то найдется кому прикрыть Помрежа, но не ночевать же в шалмане. Помреж прижал ладошку брюнетки своей лапищей, зашептал, касаясь губами крохотного, розового, будто пропитанного духами уха.
– Давай, будто мы сто лет вместе, живем и все такое, не уходите от меня, чтоб ни случилось, и ко мне вместе закатимся. Возмещу хлопоты наличманом.
Брюнетка сразу и не сообразила, чуть не расцвела улыбкой - шуткует дело ясное, но Помреж щипанул тугое бедро, оскалился, зубы, будто колья забора, зажелтели слоновой костью.
Помреж подцепил обеих девок под руки, потащил в зал. Официант, отваживавший оккупанток заветного стола, удивленно приостановился, Помреж скомандовал боевой сбор, мол, тащи все, что под руку попадется и гуще уставляй тарелки, гулять начнем, потянуло вдруг на царский пир. Веселье заскакало аховыми прыжками, девки дули пиво, будто пожарной помпой качали, сам Васька тормознул, вмиг, протрезвел еще там в курилке перед клозетом. Костоломы с севера уселись через несколько столов, разглядывали Помрежа в упор, не таясь, совещались: видно, секли объект еще на подходах к пивной видели, один чешет, и девки в раскладку сил не вписывались.
Васька успевал балаболить с подругами, покусывая веточку петрушки и прикидывая, как бы организовать отход. Через официанта вызвал дружка, пролил свет на свое дрянное положение, уточнил, нет ли лазеек. Дружок почернел, даже не глянул на северных, и без того знал, с кем дело имеет, и отказался охранять проводку конвоя, то бишь Помрежа с девками.
Тут, конечно, не посмеют, народу полно, офицерье под пивными парами страсть любит кулаками помахать, к тому же дамы вроде в зоне обстрела, кому ж не охота порыцарствовать? Через шашлычную уходить не получалось, глупо: узкие коридорчики, иногда десятками метров бредешь и ни души, там девок отсекут в два счета, и останется Васька один на один с судьбой да со своей преданностью Фердуевой. Выходит, парадным ходом понадобится ретироваться и главное, чтоб все время на людях, и девки, чтоб рядом, без них камнем на дно сиганешь.
Подруги Помрежа гуляли от души: и не замечают дурехи, что Васька липким потом изошел, им что - оплачено!!
– То ли лох какой залил мозги до утопления всякого разума, то ли загульщика не слабого прорвало, им что, льется хмельное, жрется закусь. Э-эх, прокачу!
Васька расслабился на миг, зажмурился, а когда открыл глаза, будто просветлело, и сон дурной отлетел: чего он так напружинился? Чего они ему сделают? Да и хотят ли? Не выдержал. Поднялся, облобызал девок крепко, будто перед атакой, похоже, для самозавода, для куража - и двинул к
Двое наблюдали за рейдом Помрежа, сидели вольно, отхлебывали пиво со вкусом, безмятежно отщипывали креветочные шейки, швыряли колкоусые головки на тарелку.
Васька плюхнулся на свободный стул.
– Привет!
Один из северных, с перебитым носом и с чудом уцелевшим островком волос на обширной лысине, допил пиво, медленно поставил кружку и только тогда заметил Помрежа.
– Здорово!
– Чего надо?
– Васька заиграл желваками.
Второй северянин, красномордый и меднорыжий, провел ладонью ото лба к подбородку, будто стянуло кожу.
– Ты че, чудило, на букву эм?
Васька растерялся, предвидел другой оборот и слова заготовил, и даже кулаки уложил на колени на случай неожиданного выпада.
– Вы ко мне... ребята, - теряя почву под ногами пролепетал объект.
– Тебе рублишко, что ль ссудить?
– лысый охватил кружку, будто собирался растереть в стеклянную пыль.
– Не подаем. Мотай отсюда!
Рыжий развеселился.
– Может, нальем ему?
Лысый игру не поддержал:
– А хо-хо не хо-хо? Тут что собес алкашный? У него самого стол ломится, стольником с прицепом за версту несет.
Рыжий попытался поддеть.
– Так это его девки угощают, небось намекнули, что понадобится натурой расплату выдать, он и обделался.
Помреж только сейчас допер, что северяне издеваются, что разговора на его условиях не получается и, чтобы окончательно проверить, попытался двинуть к туалету. Лысый ухватил за брючину лапой-крюком, оттащил назад, сказал тихо:
– Сядь на место и сиди. С нами пойдешь. Потолковать надо.
– Толкуй! Здесь! Сейчас! Чем не место?
– Васька глянул на рыжего, вроде тот помягче, посговорчивее, но рыжий молчал, а лысый принялся за пиво и пускаться в объяснения с Помрежем, похоже, не собирался.
Помреж вернулся к своему столу. Подруги встретили ухажера восторженно: чмокания, поглаживания, попытки запихнуть в рот вкусненькое... Затравленный Васька начал свирепеть. Северяне не торопились, прогревали подопечного, зная, как умягчает человека прожаривание на собственных страхах. Ничего лишнего не сказали, давно уверились, что недоумение взрыхляет почву для будущего разговора наилучшим образом. Помреж еще раз вызвал щекастого дружка, попросил позвонить по названному телефону, чтоб прибыла подмога. Дружок отказался, объяснив, что автомат у всех на виду, а в конторе телефон сломался. Помреж смекнул: врет! В наглую! Что ж в конторе один аппарат? Не хочет впутываться, трусит, хотя кто ж прознает про единственный звонок, всего-то минутный. Могло статься, что дружок в сговоре с загонщиками. Помреж в жизни все допускал, друзья штука не надежная: годами гуляют да пьют вместе, братаются по всем праздникам и непраздникам, а выпадает миг и... сдадут с потрохами, то ли из выгоды, а случается и не за понюх табаку, из чистой любви к чужому лиху.
И еще одно обстоятельство резануло Ваську, всегда думал, успеет - как и многие - а дошло до дела и времени в обрез. Сын имелся у Помрежа, и как раз вспомнился из-за марок, да из-за наследника официанта; часто Помреж уговаривал да внушал себе: составь завещание! Мало ли что с живым человеком может приключиться, чтоб мальчонке все отошло, может, припомнит когда Помрежа? И не думал, что припоминание это важно, а оказывается, все имеет значение. Да, отказался! Да, не помогал! Такая жизнь, подрастет поймет - а все же в судный час все, ради чего жил, все, что насобирал по крохам, сбил в сметанный ком, все по закону отпишет сыну. Выходит, если северные его порешат, по его прикидкам такого расчета у рыжего да лысого, да их управителей никак нет, а на поверку разве проникнешь в чужие головы, не успеет последнюю волю записать. Может пугануть хотят Фердуеву не на шутку: вот глянь, средь бела-бела дня и не пацана сопливого, а умудренного бойца спровадили к праотцам и все шито-крыто, все целы, а человека нет, как не было. Сдунули, будто пуховую голову одуванчика. Не дурное назидание, иногда бодрит упрямых да еще как, если все провернуть быстро, без лишней канители. Огулять жутким событием - исчез человек - и... снова затаиться, мол, сама думай далеко ли мы готовы зайти или поостережемся.