Жулик: грабеж средь бела дня
Шрифт:
– А теперь мы поедем на улицу Рокоссовского, – распорядился Эдуард Иванович. – К твоей будущей свекрови. Слушай внимательно. При ней не курить и не материться. Не употреблять слов «в натуре», «микрофон» и особенно «бля». Вместо слова «трахаться» надо говорить слово «коитус». Обращаться к старухе исключительно вежливо и только на «вы». Ты девочку-одуванчика изобразить сумеешь?
– Предлагаешь под интеллигентку закосить? Типа, как твоей Танькой прикинуться?
– Вот именно, – вздохнул Голенков и, заметив на лице девушки глупую ухмылку, немного повысил
– А это как? – не поняла Мандавошка.
– Сколько будет семью восемь?
Ермошина глубокомысленно наморщила лоб.
– Отлично, – удовлетворенно кивнул Эдик. – Вот с такой мордой и пойдешь к старухе. А теперь запоминай, что надо будет сказать…
Александра Федоровна жила в добротном белокирпичном доме на окраине города. Старый фруктовый сад, герань на окнах, деревянная ограда, увенчанная трехлитровыми банками, – все это придавало жилищу черты трогательной патриархальности.
Столь же патриархально выглядела и хозяйка. Это была аккуратная седенькая старушка – добрая, гостеприимная и немного боязливая. Усадив гостью на кухне, она неспешно налила ей чаю и придвинула вазу с печеньем.
Неожиданно из-за полинялой портьеры вышел огромный черный кот геральдического вида. Свой роскошный пушистый хвост он нес с горделивым достоинством, словно был не котом, а брачующимся павлином. Видимо, этот четвероногий друг и скрашивал одиночество мамы особо опасного рецидивиста.
– Тасик, Тасенька!.. Иди сюда, мой хороший!.. – ласково позвала старушка.
Кот пружинисто запрыгнул ей на колени и замурлыкал. Механически почесывая его за ушком, Сазонова наконец спросила:
– Ну, что у вас, деточка?
Мандавошка закатила глаза и двинула речь. Она оказалась не только талантливой проституткой, но и замечательной актрисой. И потому ее декламация была исполнена истинного трагизма.
– У меня с вашим Лешей полгода назад был роман, – смиренно сообщила она и протянула руку, чтобы погладить Тасика.
Тот с неожиданным проворством цапнул ее за палец и, возмущенно зашипев, спрыгнул с колен хозяйки. Пренебрежительно встав к гостье задом, кот завилял хвостом, словно говоря: «Да врешь ты все, сука…»
Однако Ермошину это не смутило.
– Но ведь я тогда не знала, что он – уголовник, из тюрьмы сбежавший! – Малолетка драматически возвысила голос. – А знала бы… все равно бы его не разлюбила! Какие он мне слова говорил! Как много всего обещал!
Сазонова слушала недоверчиво. Кот, косясь на девушку строгим зеленым глазом, презрительно фыркал.
– Если честно, у моего Лешеньки много разных романов было… – призналась Александра Федоровна, в ужасе глядя на выпуклый живот малолетки. – Только не обижайтесь. Он ведь уже взрослый мужчина.
– Вот именно. Все мужики одинаковы, – надрывно продолжила Мандавошка, ничуть не обидевшись. – Им только одного подавай… Все до сладенького охочи! А ведь я девушка порядочная, так ему, значит, сразу и сказала: сперва загс, а потом этот, как его… койотус… то
И тут Ермошину прорвало. Из уголка глаза грязной дорожкой потекла тушь. Поднявшись из-за стола, проститутка развернулась беременным животом в наивыгоднейшем ракурсе. Всхлипнула, зашмыгала носом и, поминутно делая многозначительные паузы, живописала в натуралистических подробностях, как Леша, избив ее в кровь, изнасиловал в самой что ни на есть извращенной форме, лишив при этом девственности. После чего запугал: мол, в милицию не ходи, из-под земли достану!
Александра Федоровна молчала убито. По рассказам визитерши, Лешенька оказался свирепым маньяком-педофилом. Все это совершенно не походило на ее сына…
– Извините, но я вам не верю, – сказала Сазонова и нервно поправила седую прядь. – Мой сын не мог так поступить. Девушки на нем гирляндами висли, это правда. Но чтобы он оказался насильником… Такого просто не может быть. Наверное, вы его просто не знали. А может, это вовсе не Леша был?
Жертва насилия продемонстрировала бабушке фотоснимок с дарственной надписью.
– Его рукой написано?
Александра Федоровна лишь вздохнула. Почерк сына она узнала бы из тысячи подобных. Крыть было нечем.
– И… чего же вы от меня хотите?
Вот тут-то Ермошина и объяснила – чего. Утерев кулачком грязные слезы, она заявила, что материальная компенсация в десять тысяч долларов вполне ее удовлетворит.
– Так ведь это грабеж средь бела дня! – всплеснула руками старушка. – Где же мне такие огромные деньги сыскать?
– А уж этого я не знаю. Кто моего ребенка будет кормить? Между прочим – вашего внука… А если не хотите со мной по-хорошему добазариться – найдем мы на вас управу, найдем. Я девушка хоть и бедная, но в натуре честная. Уже и заяву в мусорню накатала. Если я ее не заберу – ждите неприятностей. Рано или поздно вашего сына-насильника закроют и кинут в тюрьму. На суде я молчать не буду, посажу вашего Лешу, хотя его и любила. А на зоне… будет ваш сын дырявой ложкой баланду хлебать да на параше утреннюю зорьку кукарекать. Хотите, чтобы с него обвинения сняли, – ищите деньги. Да побыстрее, пока я не родила. Дом-то ваш небось многие тыщи стоит, – многозначительно заключила шантажистка и, встав у окна, выпятила живот.
– Так ведь это не я вас насиловала! – справедливо напомнила Александра Федоровна. – Если считаете, что Леша перед вами виноват, – к нему и обращайтесь!
– Короче, со мной можно связаться вот по этому телефону. – Лида положила на стол клочок бумаги с номером мобильника Голенкова. – Сроку у вас – ровно месяц.
И, не прощаясь, зацокала каблучками к двери.
Эдуард Иванович ждал ее в своем «Опеле».
– Ну, что у тебя? – спросил он, едва девушка плюхнулась в кресло.
– Короче, бабка, бля, потекла сразу, – самодовольно улыбнулась проститутка и вкратце пересказала содержание беседы.