Жулики, добро пожаловать в Париж
Шрифт:
Кстати, о птичках, то есть о чаевых. Получают ли чаевые российские гиды, этот щекотливый вопрос мы обойдем молчанием, а вот русские американцы знают, что чаевые гиду положены, и чем больше он организует внеплановых мероприятий, тем больше собирают.
А что думают сами гиды о своей работе в Париже? Из всех европейских столиц, по которым они возят группы, Париж считается самым тяжелым и неприветливым городом. По узким улицам, забитым машинами, очень трудно подогнать автобус к отелю. Хозяева отелей часто нелюбезны, в магазинах иногда зажимают комиссионные, на иностранцев смотрят, как на дойных коров. По мнению гидов, парижане уверены, что их город навсегда останется центром мирового туризма, просто обречен на это, а раз так — для чего стараться?
Наша подружка, гид, живущая в Бельгии, когда заканчивает тур, обычно клянется: «Все, в Париж не ногой, сил больше нету!» А через несколько месяцев у нас звонит телефон, и я
Видимо, Париж все же стоит мессы.
Парижский быт
Вместе с писателем Даниилом Граниным и двумя советскими учеными мы вышли из Дворца Шайо. Только что кончился торжественный вечер, посвященный сорокалетию принятия Организацией Объединенных Наций Декларации о защите прав человека. В зале, рядом с нами, сидели французские министры, а в президиуме — Лех Валенса и академик Сахаров… Президент Франции Франсуа Миттеран прошел в двух шагах от нас, и национальные гвардейцы в опереточной парадной форме (а когда-то это была настоящая военная одежда наполеоновских солдат) застыли с поднятыми обнаженными саблями вдоль красной ковровой дорожки. Один за другим, не торопясь, подруливали большие лимузины, увозя почетных гостей. Мы спускались мимо фонтанов Трокадеро к Сене, а в брызгах воды прожектора высвечивали две цифры: 1948–1988. Под мостом Трокадеро, как плавающий сияющий дворец, переливаясь разноцветными огнями, проходил прогулочный туристский корабль. А на другом берегу, как огромная стрела, тоже вся в подсветке, взметалась в небо ажурная Эйфелева башня.
— Господи, какой красивый город! — сказал кто-то из советских товарищей.
И мы наперебой стали вспоминать, когда каждый из нас в первый раз посетил Париж.
Потом мы долго шли по улицам, где уже не было такого праздничного освещения, но угадывались великолепные архитектурные фронтоны домов. Завернули в уютное кафе, говорили о Москве, о том, что сейчас происходит в Союзе, а потом снова все свелось к Парижу, к словам Хэмингуэя: «Париж — это праздник, который всегда с тобой».
— А вы знаете, — осторожно заметил я, — Париж конечно прекрасен, когда приезжаешь сюда туристом, но жить в Париже довольно тяжело.
За столом воцарилась пауза. Даже Гранин смотрел на меня удивленно. Я попытался объяснить:
— Сам Париж маленький, его можно пересечь пешком за два часа, но работают в нем люди, которые живут в дальних пригородах, и таких людей большинство. И вот им особенно сложно. — Но почувствовал: меня не понимают. Или отказываются понимать.
Увы, с таким непониманием я сталкивался не первый раз. Что ж, попробую теперь сделать то, что я не сумел сделать тогда, в кафе. Рассказать, как живет не парадный, туристский, а трудовой Париж.
У многих жителей парижских пригородов — так называемых «банлье» — на дорогу из дома до работы, туда и обратно, уходит четыре часа. Автобус, электричка, потом метро, да еще с пересадками. Теоретически, конечно, можно приезжать в город на машине, но где найти стоянку? Париж не приспособлен для такого интенсивного автомобильного движения, в часы пик он задыхается от уличных пробок. К этому напряженному ритму еще можно как-то привыкнуть, но когда этот ритм нарушается — то просто беда. А нарушается он из-за забастовок. Постоянно не работает какая-нибудь линия загородных электричек, а когда начинается всеобщая забастовка транспорта — о боги, за что такое наказание! По-моему, в советской прессе всего один раз было правдиво рассказано о парижской забастовке транспорта. Несколько лет тому назад была такая статья в газете «Известия» писательницы Натальи Ильиной. А так — из года в год по газетным страницам блуждает стереотип: капиталист-хозяин, толстяк с сигарой обижает своих служащих, и героический рабочий класс, чтобы не умереть с голоду, объявляет забастовку. Поймите меня правильно: я не против забастовок, я сочувствую судостроителям Сан-Назера и металлургам Лотарингии, когда закрываются верфи и заводы и рабочим ничего не остается, как протестовать и бастовать! Однако железные дороги во Франции — метро, общественный транспорт принадлежат не предпринимателю, а государству. Государственным служащим не грозит безработица, их по закону нельзя уволить, в крайнем случае, можно перевести на другое место работы. Уже благодаря этому в привилегированном положении находятся не только железнодорожники, служащие общественного транспорта, но и работники почты, электрики. Когда в городе отключают электричество или перестают разносить письма, застывает работа на тысяче других фирм, к забастовке отношение не имеющих.
Как это ни покажется странным, но профсоюзы во Франции не такие уж мощные. Например по статистике, во Франции членов профсоюзов в два раза меньше, чем в Германии. Но профсоюзы во Франции политизированы, а самый сильный из
Как же эта забастовка сказалась на парижских тружениках? Пересказываю один из репортажей, снятых по французскому телевидению. Молодая женщина, мать двоих детей, живет в южном пригороде, работает в ресторане, в центре Парижа. Во время забастовки она вынуждена была вставать в пять утра. Пешком идти четыре километра — до площади, откуда военные грузовики доставляли людей к Орлеанским воротам Парижа (во время забастовки правительство мобилизовало армию).
Но от Орлеанских ворот до центра города тоже надо было как-то добираться. И обратный путь с такими же приключениями. И женщина попадала домой к десяти вечера, когда дети уже спали. Показали по телевидению и хозяина ресторана, в котором работает эта молодая женщина. Хозяин совсем не злодей, но просит его понять: если его официантка опаздывает, он вынужден будет ее уволить. Ведь для хозяина важно, чтобы ресторан работал. Найдет другую официантку, которая живет поближе. То есть забастовка рикошетом ударяет по ни в чем не повинному человеку.
Чего хотели забастовщики? Они требовали неимоверно абсурдной прибавки зарплаты — и кстати, ничего не добились. Как отмечала французская пресса, экономические требования были лишь предлогом. Подтекст забастовки был политический. Это была война коммунистов против социалистов, правящая социалистическая партия не взяла коммунистов в правительство и коммунисты решили им доказать свою силу. Подсчитано, что урон от забастовки для государственной казны составил 600 миллионов франков (91,5 млн. евро). Между прочим, из этой же казны платят зарплату забастовщикам. Но наказано не только государство. Пострадали тысячи больших и маленьких магазинов — ведь предпраздничная торговля была практически сорвана. Повторяю, подчеркиваю: когда во Франции бастует транспорт, почта, когда прекращают работу электрики, — это не удар по толстосумам-капиталистам, это удар, в первую очередь, по трудящимся массам, по самым низкооплачиваемым рабочим, у которых нет машин, чтобы добраться до города; по беднякам, по безработным, которые перестают получать по почте свое пособие. Можно ли назвать это классовой борьбой? Вот уж не думаю.
…С начала рождественской недели в Париже воцарилась тишь да гладь. Все, как по мановению волшебной палочки, заработало. Гирлянды огней сияют на Елисейских полях и на Больших Бульварах. Мерцают новогодние елки на площадях. В праздничных витринах больших магазинов на бульваре Осман прыгают и крутятся забавные игрушки и зверюшки и родители сажают своих детей на плечи, чтобы они могли видеть эти чудеса. По сообщениям газет, к праздничному столу парижане купили рекордное количество деликатесов — икры, гусиной печенки, семги. Дети получили от родителей всевозможные наборы плюшевых и механических игрушек. В мэриях пенсионерам бесплатно раздавали коробки шоколадных конфет. В новогоднюю ночь по Елисейским Полям гуляли огромные толпы молодежи, прямо на улицах откупоривались бутылки шампанского — вечный город Париж! Он как бы опять восстал из пепла. Никакие житейские бури его не берут, и заезжему туристу кажется, что праздник на парижской улице не прекращается никогда…
Франция веселится
Много лет тому назад, в Париже, мы встречали Новый год с племянниками моей жены, приехавшими из Нью-Йорка. Быстро выпив и закусив, ребята умотали на Елисейские Поля, ну а взрослые чинно продолжали застолье. В отличие от Москвы, где все беседы за рюмкой водки сворачивались к политике или к поиску смысла жизни, мы, как истинные французы, обсуждали текущий момент и вопросы быта. Быт, как известно, заедает (банковские кредиты, домработница сломала пылесос и краны в ванной надо менять), а в текущем моменте не было ничего хорошего. В тот декабрь Францию парализовала чудовищная железнодорожная забастовка, настолько свирепая, что даже советская пресса, обычно приветствующая классовую борьбу трудящихся, возмутилась, ибо многие советские командировочные безнадежно застряли на парижских вокзалах. Железнодорожная тема плавно скатывалась к росту преступности в пригородах, к тому, что Париж на глазах «чернеет», а эти суки-социалисты… Ладно, только не про политику, давайте выпьем за… салат с крабами просто прекрасный и пора уже ставить горячее. В общем, Новый год встретили славно. К вечеру следующего дня, когда ребята проснулись, я спросил, как они провели время, добавил, что волновался за них — все-таки забастовка, рост преступности, черные…