Журавли и цапли . Повести и рассказы
Шрифт:
Щекотно
В спальне покрасили пол, и он стал как веселая лужа. А чтобы никто не запачкал ног, положили доски. По одной — папе с мамой ходить, по другой — Зойке: от постели к дверям.
Для Зойки лужа — праздник. Жаль, ноги искупать нельзя. Мама не разрешает. А если потихоньку?
Под утро, когда все еще спят, Зойка сползает с кровати и наступает ногами на лужу. У-у, какая холодная! Зойка ежится и, как мышь, ныряет под одеяло.
Утром мама говорит:
— Признавайтесь, товарищи,
Папа пожимает плечами и смотрит на Зойку. Зойка оттопыривает нижнюю губу и смотрит на папу. Разве их можно в чем-нибудь заподозрить?
Увы, на маму эти ужимки не производят никакого впечатления. Она стоит на своем:
— Кто ходил по полу?
— Успокойся, — говорит папа, — ноги сами в этом признаются.
Когда пьют чай, Зойка исподтишка поглядывает на двои ноги. Пошутил папа или правду сказал? Неужели они могут ее выдать?
И вдруг ни с того ни с сего Зойка начинает смеяться.
— Что с тобой? — спрашивает мама.
— Секотно.
— Где щекотно?
— Тут! — кричит Зойка. Сбрасывает сандалетки и протягивает маме крашеные ноги.
Вот оно что! Краска подсохла и заставила Зойку смеяться.
Сырые ёжики
Приехал Федя к дедушке в деревню. Сам Федя с папой и мамой в степи живут, а у дедушки — кругом леса.
Раз утром собрался папа уходить.
— Ты куда? — спросил Федя.
— В лес, — сказал папа, — за сыроежками.
Ушел, а Федя задумался: за какими такими сыроежками? Полдня думал: «Ежки… ежки… ежки… Что за ежки? И вдруг его осенило: — Не ежки — ёжки. Оговорился папа. Не за ежками он пошел, а за ёжками, то есть за ёжиками, вот как».
Оттого, что разгадку нашел, Федя рассмеялся даже. Дело на улице было. Ребята к Феде с вопросом:
— Чему радуешься?
— Ёжикам, — сказал Федя.
— Каким ёжикам? — удивились ребята.
— Папиным, — сказал Федя. — Папа сказал, что принесет мне из лесу сырых ёжиков.
Ребята Федю на смех: сырых ёжиков нет.
Нахмурился Федя: много они понимают! Раз папа сказал, значит, есть. Глядь, папа идет. С корзиной. Сверху листья, а под листьями что? Ну ясно, сырые ёжики. Кинулся за папой в дом. Стал в корзине рыться, а там одни грибы. Надул Федя губы. Заревел. От стыда, что ребят обманул. Небось стоят возле дома и ждут, когда он им сырых ёжиков вынесет.
Узнал папа, в чем дело, обнял Федю и к ребятам вывел. И так ребятам сказал:
— Федя в степи вырос и никогда про сыроежки не слыхал. Вот и спутал сыроежки с сырыми ёжиками. Кто хочет, пусть смеется, а кто поймет, смеяться не будет.
Никто и не смеялся, потому что Федя не нарочно солгал, а по незнанию. А ложь по незнанию прощается.
Добрая душа
Добрая душа — это Федя Синичкин. Купит Федя мороженого — один ни за что лакомиться не станет, с кем-нибудь да поделится.
Перед школой Федя в детский сад ходил. И не было в саду мальчика добрее Феди Синичкина. Бывало, принесут на третье виноград, ребята наперебой: «Дай мне…», «Дай мне…» А Федя — нет, получит молча и, если кому невзначай не достанется, тут же свой раздаст: «На тебе… На тебе…»
Наступил Федин год в школу идти. Купили Феде форму, ранец, учебники, карандаши и все прочее. Проводили на первый урок с букетом.
— Придешь в школу — учительнице подаришь, — сказала мама.
Сказать сказала, да, видно, множественное число с единственным перепутала. Пришел Федя в школу, а в школе учительниц видимо-невидимо. Возле каждого класса стоят и все ему, Феде Синичкину, улыбаются. Иной бы растерялся, кому букет цветов подарить? А Федя — добрая душа — нет, не растерялся. Развязал букет и — «На тебе… На тебе… На тебе…». Всех учительниц одарил, а заодно и учителей, хотя и удивился, увидев их в школе. Феде почему-то казалось, что учителей-мужчин на свете вовсе не бывает.
…Эх, ну почему так устроено, что все хорошее в жизни такое маленькое и короткое! Не успел Федя нарадоваться ученью, как «дз-з-з-з…» — и конец урокам. Нахлобучивай фуражку с козырьком, как у скворечника, и шагай домой.
Идет Федя, грустит по школе и одним только утешается, что завтра утром снова там будет. Он-то будет, а другие, те, что в детском саду пока? Их в школу ни за что не пустят. Во-первых, потому, что школьный год не вышел. А во-вторых, в-третьих и в-четвертых, потому, что формы нет, ранца нет, учебников нет и всего прочего. Ладно, школьный год прибавить можно, а где они все остальное возьмут?
Федя Синичкин остановился и стал думать. Для того и остановился, чтобы думать. Стоя всегда лучше думается. Потом пошел. Но совсем не туда, куда раньше шел, — не домой, а в свой прежний детский сад.
Надо ли говорить, как обрадовались ребята своему Феде! Налетели, как пчелы на мед: расскажи да покажи, что в школе было?
А Федя, добрая душа, в ответ:
— Сами увидите, когда в школу пойдете…
Приуныли ребята: когда еще пойдут!
Одним — год, другим — два года, а третьим все три ждать надо. Так и Феде сказали: ждать-то сколько! А Федя в ответ:
— Нисколько! По очереди в школу ходить будем. В моем ученическом.
Снял ранец и — «На тебе». Снял фуражку — «На тебе». Снял курточку — «На тебе». А за курточкой все прочее в ход пошло: «На тебе… На тебе… На тебе…».
— А как же ты? — спросили ребята.
— А я в последнюю очередь в школу ходить буду, — вздохнул Федя.
Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут подоспела воспитательница. Узнала, в чем дело, и все, что Федя ребятам раздарил, Феде же и вернула: все его ученическое имущество. Да еще сердитым голосом выговорила: