Журбины
Шрифт:
Разве только дома, в личной жизни, нужна человеку дружеская поддержка? На работе она необходима не меньше, а, пожалуй, еще больше. Не с каждым посоветуешься, не каждому выскажешь свои сомнения. Иной неправильно истолкует твое слово, не так поймет тебя, не разделит с тобой твои мысли.
С Александром Александровичем они делили все — и удачи и неудачи, и успехи и промахи, и любые начинания. И вот старый леший вздумал бросить его, Илью Матвеевича, трудностей испугался, захотел податься туда, где полегче, попроще. Не ожидал, не ожидал Илья Матвеевич такой трусости от тебя, товарищ Басманов. Валяй, иди к директору; ремонтируй старые галоши.
Но при мысли о другом мастере Илья Матвеевич затосковал. Придет чужой человек, незнакомый, непонятый… Да хоть и знакомый — кто может заменить Саню? Снова поискал взглядом Александра Александровича. На стапеле его не было. Окончательно обозлился.
На другой день они, как всегда, встретились возле калитки Александра Александровича, по всю дорогу до завода шли молча — ни один не заговаривал, ожидая от другого первых слов примирения. Не дождались.
Разговор о печках, о возрасте, о необходимости уступить дорогу молодым больше не возобновлялся. Александр Александрович сделал по-своему; через несколько дней он заявил, что Иван Степанович разрешил ему уйти работать в док.
Следующим утром Илья Матвеевич, идя на завод, на Канатную улицу со своей Якорной не сворачивал. Он тяжело переживал то, что называл изменой Александра Александровича. Теперь у него не было привычной поддержки, отныне он везде и всюду должен за все отвечать сам и рассчитывать только на себя. Вновь он задумался о Титове — не о том, каким Илья Матвеевич представлял себе талантливого кораблестроителя, не о практике Титове — нет, о другом, изображенном в книге академика Крылова. Он ужо давно следовал примеру крыловского Титова и не первый месяц тайком от Агафьи Карповны, когда она уснет, просиживал по ночам над учебниками Тони. Но поступал он не во всем по примеру Титова. Титов не стеснялся обращаться за помощью к инженерам — он, Илья Матвеевич, ни к кому еще не обращался. И получается: география, история, биология — просто, читай да запоминай, а математика и физика — их сам не больно раскусишь, помощь нужна. Вот и задумался о Петре Акиндиновиче. Пошел бы тот к Зинаиде Павловне или нет? А отчего не пойти, в конце концов? Пусть погоняет его по учебникам. Она вроде бы скромница, болтать о том, что начальник стапельного участка заделался школьником, не будет.
Он нашел Зину в бюро технической информации. Там только что закончилось какое-то совещание, было накурено. Зина открывала форточки. Илья Матвеевич принялся рассматривать на столе электросварочный автомат незнакомой ему марки.
— Самый новый, — сказала Зина, — на днях получили. Собрала вот мастеров, ознакомила. Остались довольны. Говорят: хороший. Садитесь, Илья Матвеевич, пожалуйста.
— Некогда рассиживаться. Я на минутку. — Он не думал, что так трудно будет вести этот разговор. — У меня такое дело… как бы объяснить похитрей?.. Ну, в общем, кто я есть с точки зрения науки?
Зина удивленно расширила глаза в золотистых ресницах.
— Вижу: вопрос непонятный, — продолжал Илья Матвеевич. — Скажу иначе. Не довелось мне учиться за школьной партой. На стапелях учился. Наука эта прочная, да только узкая — полного обзора не дает. Кое-что, конечно, сам делаю, грызу помаленьку, но не все разгрызаю, не все по зубам…
И снова никак не высказать было главное — зачем пришел.
— Вы хотите, чтобы я вам помогла? — спросила Зина, не веря себе; глаза ее раскрылись еще шире.
— А
— Не в том дело… Не знаю… — Зина растерялась. — Смогу ли я? Вы такой человек!..
— Возьмем да и попытаем. По рукам, что ли?
— Я-то согласна, я с радостью! Будете ли вы довольны — боюсь.
— Ну значит, договорились? Когда приходить?
— Куда приходить? Я сама к вам приду.
— Нет, это не годится — вам ходить. Я ученик, я и ходи. Только так, Зинаида Павловна… — Илья Матвеевич помялся и добавил не без смущения: — Такой уговор, между прочим… никому про это ни-ни, ни слова. Ни домашним моим, ни чужим. Будто бы и нет никаких занятий. Не молоденький, совестно.
— Учиться совестно? Неправда это, Илья Матвеевич! Неправда!
— Правда ли, неправда, а вот совестно — и все тут.
Договорились, что заниматься они будут два раза в неделю, условились о днях. Илья Матвеевич ушел. Зина разволновалась. Кого она взялась учить, и разве она учительница для Ильи Матвеевича? Надо было отказаться. Но как откажешься? Отказать такому человеку в такой просьбе — по меньшей мере подло. Нет, она постарается, постарается сделать для Ильи Матвеевича все, что в ее силах. Удивительные вещи творятся на этой Ладе! Ты — инженер, имеешь диплом, но тебе не доверяют самостоятельную серьезную работу. Требуют от тебя опыта. А человек с опытом, большой специалист, идет к тебе за школьными знаниями. Может быть, не только на Ладе, — везде в жизни такое? Еще плохо она, Зина, знает жизнь.
Занятия пошли совсем не так, как представляла себе Зина, пошли для нее трудно. Взялись, например, за физику; Илья Матвеевич почти ничего не знал о газах, мало знал об электричестве, надо было проходить с ним все сначала. Зато его познаниям в механике мог позавидовать любой выпускник института. Взялись за математику. Илья Матвеевич уверенно производил сложнейшие тригонометрические построения, но такими приемами, по таким формулам, о которых и слыхом не слыхивали в институте. Это были приемы и формулы практиков. Они имели сходство с народной медициной, с народными способами предсказывать погоду, основанными на многовековом опыте.
Если бы Зина вздумала изобразить познания Ильи Матвеевича графически, на бумаге получилась бы причудливая кривая с резкими взлетами острых пиков и с глубочайшими провалами до нулевой линии. Ей, Зине, предстояло заполнить эти провалы, выровнять кривую. Она работала с Ильей Матвеевичем, проявляя небывалое для нее терпение. Она даже прочла несколько брошюр по педагогике. Но напрасно: то, что годилось для ребят, к Илье Матвеевичу никак не подходило. Его не надо было ни заставлять, ни подгонять, ему надо было просто объяснять. Кажется, дело нехитрое? Но вот нехитрое, а поди справься с ним. Объясняешь одно — твердит: не понимаю. Начинаешь объяснять другое, ничуть не менее сложное, — скажет: чего жвачку-то жевать, время тратить, без объяснений ясно, не солома в голове. Еще и обижается.
Трудно было Зине, очень трудно, и все-таки она ни разу не пожалела о том, что взялась заниматься с Ильей Матвеевичем. Слишком наглядны были результаты этих занятий. Упрямец во всем, Илья Матвеевич оставался упрямцем и в учении. Неторопливо, без скачков, но с удивительной основательностью он накапливал знания; он как бы строил прочное здание, пригонял камень к камню плотно, без всяких зазоров, и, только уложив один ряд, принимался за другой. «Так он и корабли строит, — думала, следя за ним, Зина. — С тщательностью часовщика».