Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)

Анистратенко Ася

Особенно трогательно звучит местоимение «мы», ведь Энвер Жемлиханов свою-то «дуэль» провёл по всем дуэльным правилам. Но его суд к себе всегда предельно строг, это для других он не скупился на добро. Это для других он открывал душу. И в конечном итоге получилось так, что забыть его — значит, забыть частичку себя, частичку своей Родины. Вроде бы внешне — станочник на заводе, жил в провинции.

А состоялась бы русская поэзия рубцовского призыва не будь в провинциальных Великих Луках поэта Жемлиханова? Сомнительно.

ДиН память

Энвер Жемлиханов

Пятый туз

Памяти Николая Рубцова

Если только буду знаменит, То поеду в Ялту отдыхать. Николай Рубцов

1

Северная русская округа, Помоги одуматься, остыть… Я при жизни не гостил у друга, После смерти прибыл погостить. И стою, пришедший запоздало, С

непокрытой тихой головой. Что же нас с тобой объединяло? Что соединяло нас с тобой? Комната ли, данная судьбою В общежитье отзвеневших лет, Где до сей поры таят обои Твой ещё прижизненный портрет? Или сблизил нас последний «рваный», Самый тот, который без цены? Может, состоянием нирваны Были две души освещены?.. Вологодский дождик бьёт по плитам И по барельефу — по челу. Вот и стал ты нынче знаменитым… Только Ялта, вроде, ни к чему.

2

В студенческой застолице — дымы. Стихи — по кругу, Страсти — на пределе: Поэты погибают на дуэли! Вдруг он сказал:  — Ну а при чём тут мы? Он всё сломал: в кругу случился сбой, Любой и каждый мнил себя поэтом, — Дуэль с врагом, Дуэль с самим собой, Дуэль со всем окостенелым светом! Любой из нас был ненавистник тьмы. Скажи кому: погибни на дуэли — Погибнет! Погибать-то мы умели. Но он сказал:  — Ну а при чём тут мы? Он посадил наш пароход на мель. Обиженные, долго мы галдели. Блестяще он нас вызвал на дуэль! Но мы ещё не знали о дуэли…

Найденное письмо

…наш мастер сменный: У него снежинки на висках, Он — без ног… Такое, мама, вышло: Мы вчера тащили по пескам Всей артелью буровую вышку — Мир ещё такого и не знал! Только трактористы сплоховали: Всё случилось быстро, как обвал, — Вышка покачнулась на отвале. Видно, отскочить надумал он, Да не рассчитал — попал под полоз… Навалилось на него сто тонн, Придавило накрепко — по пояс! Что могли мы?! Душно до сих пор: Утерев лицо своё рябое, Он, как старший, приказал топор Принести. И я рубил живое!.. Только бы успели довезти… Он лежит короткий, как колода. А погода… Чтоб её… прости: До того нелётная погода! Вот пролился на палатку гуд — Кажется, подмога прилетела. А скучать здесь, мама, не дают: Что ни день — то неотложней дело. И приеду я бородачом. Потерпи — дотянем до предгорий. Парни возвращаются… С врачом!! Всё. Пиши. Целую, твой Григорий.

Лиле

Чем-то странным оглоушен, Всё брожу надречным парком. Что ж ты мне смутила душу Неожиданным подарком — «Подорожники» Рубцова Поздним грянули приветом. Я-то знал его живого. Он считал меня поэтом. Знай одно: подарки старят. Это — вроде, выпил лишку. …Всё поймёшь, когда подарят Жемлихановскую книжку.

Федя

Верен семейной традиции — Чтобы не выстыл дом, Федя живёт в провинции, В доме своём родном. Дождь ли с шумливым нравом, Сушь ли в начале дня — Федя идёт по травам, Ищет — зовёт коня. И от утра до вечера (Без выходных-то дней!) Водит телят доверчивых Там, где трава вкусней. Хлебом с лошадкой делится, Так, чтобы без обид. Встретив высокое деревце, «Здравствуйте!» — говорит…

Перекур

Блатари, вернее — кули, Сброс тюремных лагерей, Ухайдокались и курим: Дым — в четырнадцать ноздрей. Нынче снова три вагона Разгружаем — «кирпичим», Отдыхаем упоённо, Обезболенно молчим. Но во мне зудит, тревожа, Прилипала-лилипут: Ты окончил для чего же Свой заветный институт? Говоришь, дивертисменты, Междучасье, мишура? Шёл бы хоть в корреспонденты, Там, глядишь, в редактора. И сидел бы и писал бы — По

листку рукой водил. Не вагоны разгружал бы, А людьми руководил!.. Чем ты лечишь, лилипутик? Не подбрасывай блесну. В закутке на междупутье Дай бездумно отдохну. Надоели рисоводы, Съезды, колики в паху… Если б знал ты вкус свободы, Не молол бы чепуху! Не могу я, лилипуша, Открываюсь, как врачу, — И бутылку оглоуша, Врать, как «Правда», — Не хочу! Отгорблю и робу скину — Поквитаемся сиречь. Потому ломаю спину, Чтобы душу уберечь…

Аввакум

Неба звёздное сито Сеет свет с высоты. Бездорожицей скрыты, Затаились скиты. Дебри дикого края С опостылой зимой! Лишь кометы сгорают Над печалью земной. А по наледи звонкой, Задыхаясь от дум, Идет с верною жёнкой Протопоп Аввакум; Еле двигает ноги — На ухабах скользит! Армячишко убогий Рыбьим мехом подбит. Словно связку сокровищ, Ветер тронул крылом: «Долго ль муки, Петрович?» «А — покуда живём!» «И добро, что покуда. Значит, надо идти». Эти звуки оттуда, С векового пути. Нос крылато-ноздрястый, Отчеканенный лоб. Я кричу ему: «Здравствуй, Огневой протопоп!» Дерзким оком окинул, Вроде, что-то сказал, И, как не было, сгинул, В белом мраке пропал. Голос вещего рока, Наваждение? — Чу: «Семя лжи и порока, Знать тебя не хочу!..» Не лететь бы упрямо, Повернуть на пути, До ближайшего яма С Аввакумом дойти, — Разместиться соседом Да послушать рассказ, Чтоб катилась беседа, Будто слёзы из глаз, — Безоглядно, сурово, Торопясь, не спеша, И у каждого слова Наизнанку душа. Аромат медуницы Источает гланол… Мне б назад воротиться, А — за веком пошёл!..

Следы

Росой усыпаны, седы — Глухой кустарник и поляна, Куда я выехал. И странно — Трава и чёткие следы: С детьми медведица прошла! Как будто лодку протащили, И вдоль бортов её скользили, Росу сшибая, два весла…

* * *

В палате нашей, В двадцатый век, Простясь со стражей, Остался зэк. Не жал, не сеял, Он, — блатовал. Освоил север, Лесоповал. Утилитарность Вселенских грёз: Венчает старость Туберкулёз… Коль Бог не выдаст, Свинья не съест. И не на вырост Нательный крест. Живём, ребята Одной страны. Одна палата, И все равны. Как говорится, И жить бойчей В стране-больнице, Где нет врачей…

* * *

…И не скажу, что ухожу — Не потому ли Пройдёт слушок по этажу:  — Хватило пули… Попробуй, муки избеги В любови вящей. Вспомянут верные враги:  — Был настоящий!.. Сойдутся мнимые друзья, Напьются дружно, Да так, что сетовать нельзя. Да и не нужно! И разойдутся от стола Гурьбой, поврозь ли. Сперва ослепнут зеркала. Прозреют — после…

Пятый туз

И не фуфлыжник, вроде, Не друг пустых турус, Я — пятый туз в колоде. Никчёмный пятый туз. Пускай меня оставят! Но — душу теребя:  — Да на тебя же ставят И веруют в тебя!.. Одолевают страсти, И одного боюсь: Коль нет какой-то масти — Какой ты, к чёрту, туз?..

ДиН мемуары

Литературное Красноярье

Александр Астраханцев

Бормота