Журнал День и ночь
Шрифт:
На донышке клеймо — слова без пробелов и со старинными «ятями»: «рижскийбальзам- настоящийюлийцезарь».
Из хозяйства Мырчихи. Выброшенный цезарь.
Крещенские морозы 2006 года
Ранее утро. На улице минус тридцать семь.
Эмалированные станы. Яркое освещение. Чёрные окна большими зеркалами из древней бронзы. Пассажиры электрички — как на полках холодильника.
Женщина лет пятидесяти, с добрым ленинским прищуром, в шапке церковной
Её толстые соседки в шубах — родовитые чернавские казачки — сидят, нахохлившись: носы кверху, пар изо рта, лениво сплетничают.
На ближней лавке, их односельчане, спиной, в пальтишках попроще.
От пустынного вокзала до деревни степью. На гладкой дороге под ураганным ветром — образ знаменитого полярника. Александр Васильевич Колчак — … спиной к проруби… на Ангаре…
Когда пятишься на север, битый час, мысли — они, как бы, последние.
Ленка на бегу, в тёплой комнате, читает титры с экрана «тюмень!»
Останавливается, смотрит в телевизор.
— Не-ет! Это не тюмень, это медведь! Дочь, она у меня в тепле.
А вот и я, совсем маленький. Дядя Яков — машинист паровоза — берёт за руку и подводит к платяному шкафу.
На дверце бантик. Оттопырив мизинец, дядя сначала снял мерку с хвостика. Потом ленточка красиво распускается, дверца со скрипучей музыкой раскрывается сама.
В узком деревянном пенале, на гвоздиках, фронтовая гимнастёрка, щегольские галифе, охотничье ружьё. На скамеечке хромовые сапоги, детское песочное ведёрко, заполненное развесным гуталином.
Рядом с порохом и дробью ружейное масло в бутылочке с соской.
Из этой бутылочки ещё тебя кормили, когда совсем маленьким был!
Я с изумлением уставился на ружьё — на своего молочного брата.
Громадное, суровое ружьё… — А цифры знает? — интересуется Таня моей Ленкой.
— До ста!
— А слагает?… Два плюс шесть — сколько будет, девочка?
Дочь молчит. Перебирает пальчики.
Бабушка: «Чё их перебирать? На руке пальчиков всегда одинаково».
Дед, потомок выпускника Ленинградской школы нквд (медленно и обстоятельно):
— Не всегда-а-а!!! Я лежал в хирургическом в пятьдесят восьмом году — у мальчишки на одной руке было шесть пальце, на другой — семь! Лишние отрезали.
Я, кажется, не чувствую своих обмороженных рук.
…А дядя Яков продолжает хвастаться дальше. Из сапожного хромового голенища он выдёргивает лаковую туфлю:
— Ленинградской фабрики «Скороход» — какая кожа!!!
И сгибает туфлю надвое, так что носик её дотягивается до попки. У меня перехватило дыхание. Н-ну, такого от него не ожидал! Знаю что туфле сейчас неудобно.
Силы небесные… И ни одной машины.
Уже у школы, на
— Дорога есть? — спрашивает Шура, опираясь на берёзовый бадог.
— Холодно, бабушка — шепчу я.
Шура коротко ответила, улыбаясь морщинистым, беззубым лицом; пошутила:
— Х. с ним, лишь бы не война!
Ночь. Крещенские морозы. За стеной дома храпит мужиком пёс Тимка в конуре.
А за другой стеной, в своей половине, соседка баба Люся на гармони покойного мужа, на трёх кнопках, тихо пробует Гимн Советского Союза.
Крепость Измаил
Наконец, наступил день, когда он сказал:
— Я возьму тебя, как крепость Измаил!
— Как это? — напугалась Даша Кострова.
Он доложил — как — наизусть, из «Пособия по истории для семилетней школы» (Учпедгиз, 1956 год, стр. 146)
…Взятая крепость, как известно, на три дня — на три ночи оставлялась грубой солдатне — для грабежей и бесчинств.
На четвёртое утро, в понедельник, Володенька принял ледяной душ, облил себя «Шипром», надел костюм, нацепил кобуру и ушёл.
Даша Кострова осталась одна. Она чувствовала себя разграбленной и осквернённой крепостью Измаил.
В руках у неё оказался фотоальбом — повесть о жизни полководца.
…Мальчик в армейской форме — первая увольнительная из части.
Москва. Кремль.. Царь-Пушка.
На чёрно-белых фотокарточках Владимир — один у Царь-Пушки, с девушкой — у Царь-Пушки.
С группой девушек в одинаковых платочках: двадцать семь ивановских ткачих и погибающий в море женского внимания.
Красавчик!!!
Советский солдат!
…У Царь-Пушки!
Акробатка под куполом, вцепившись зубами в какую-то губку, висела пойманной в Волге на крючок промысловой рыбиной.
Она отложила фотоальбом. У настенного зеркала подняла низ маечки до плеч. Поворачивалась вправо, поворачивалась влево — и восхищённо вздыхала:
— Вот это да! Вот это да!
Кот и Куракин по прозвищу Князь
В очередной приезд в родительский дом он по обычаю спросил:
— Кто родился, кто помер? Соскакивая на шёпот, Лариска сообщила:
— Маринка Грачёва триппер поймала!
…Малыши стояли у забора, у дома Маринки, и смотрели в щель: когда появится знаменитость! Вся деревня с азартом мыла руки.
Он сказал:
— Триппер — эт-та кличка квартирной собачки. А нич-чо страшного! Я тоже, в общем-то. в год смерти Высоцкого… н-ну, посвящён… «куда!!!»… в матёрые мужики… аптекарша Света… сволочь!