Журнал Двести

Бережной Сергей Валерьевич

Весь второй роман ("Планета, которой нет") герой воюет с теми, кто хочет открыть Землю раньше него. Конкуренты просто и без затей собираются нашу планету заминировать и рвануть. Все это, конечно, из глубоко философских соображений. Герой этого, естественно, не хочет — из соображений вполне сентиментальных. Мочилово приобретает совершенно разнузданный массовый характер, но Земля все одно заминирована, счетчик уже щелкает, а карманы пусты и спасать Родину нечем.

Но чтоб мы да не спасли! Х-ха! Поднатужились и…

В общем, все в кайф.

Совершенно иного уровня разговора заслуживают опубликованные в сборнике рассказы. Я впервые прочитал "Мой папа — антибиотик" и был поражен. Рассказ, по тону

откровенно подростковый, отрабатывает тему "солдат цивилизации" — людей, которые берут на себя грязную и кровавую работу, необходимую для блага государства/общества/цивилизации — как это благо понимают "выше". Аналогичную тему поднимал Владимир Покровский в "Парикмахерских ребятах", но Покровского интересовала прежде всего этика и психология самих этих людей, а Лукьяненко углубляется в более абстрактные этические вопросы — например, может ли социум считаться этичным, если он прибегает (хотя бы и вынужденно) к таким средствам. И тема возмездия… К умозрительной социальной этике я давно неравнодушен, равно как и к вопросу применимости ее теоретических достижений к практике.

Рассказ "Л" — значит люди" посвящен актуальной, кажется, навеки, теме ксенофобии. Человек для выполнения задания на другой планете с агрессивной средой трансформируется в наиболее приспособленное для существования в этой среде тело. Экипаж тамошней станции демонстрирует свою нетолерантность к его новой форме и кое-кто из планетологов даже предпринимает попытку уничтожить его. Лукьяненко несколько отстраненно, но весьма убедительно демонстрирует, что внешняя форма имеет для современного человека большее значение, чем содержание: ксенофобия здесь возникает не по отношению к представителям негуманоидной расы, но из-за того, что форму тела изменил один из людей Земли… Планетологи это вполне сознают, но подсознание любое отклонение от обыденного воспринимает как опасность — и стремится защититься. А лучший способ обороны…

"Поезд в Теплый Край", "Дорогу на Веллесберг" и "Фугу в мундире" я читал в журнальных публикациях прежде и могу лишь констатировать, что Лукьяненко на протяжении последних пяти лет работал ровно, принципиальных провалов у него не было, но и очевидного творческого роста после "Рыцарей Сорока Островов" я тоже не заметил. Рост профессионализма — да, безусловно. Но профессионализм — это еще не все.

Из обычной стилистики у Лукьяненко выделяется только "Поезд…" — достаточно жесткая новелла, наполовину символическая, наполовину притчевая. Единственная у Лукьяненко вещь, которая сопоставима со стилем "четвертой волны" и ясно показывает, что все достижения предшественников Сергеем вполне освоены. С другой стороны, он не слишком-то стремится применять эти достижения на практике — чему я могу только порадоваться… Не потому, конечно, что меня чем-то не устраивает "четвертая волна" напротив, — но потому, что теперь можно и должно рассматривать эту волну лишь как одну из предшествующих, и достижения ее — это фундамент для новых достижений, но не фигуры, венчающие высокие шпили российской фантастики.

Точка опоры

Сергей Переслегин

Доспехи для странствующих душ

Настоящий материал написан как предисловие к трилогии Сергея Лукьяненко "Лорд с планеты Земля", который планирует выпустить издательство "Аргус" (Москва). Материал публикуется с любезного разрешения редактора серии "Хронос" Олега Пули.

(C) С.Переслегин, 1995.

Восточной стороне не доверяйся,Там

великаны хищные живутИ душами питаются людскими;Там десять солнц всплывают в небесахИ расплавляют руды и каменья,Но люди там привычны ко всему…Цай Юань. "Призывание души".

1. Размышления о развлекательной литературе и ее роли в истории XX столетия.

В цикле А.Азимова "Основание" шесть книг. Первая — собственно "Основание", написанная еще во время Второй Мировой Войны, была гимном человеческому разуму. В том же смысле, что и "Таинственный Остров". Распадающийся мир Галактической Империи, столетия войн и варварства впереди — и один человек. Ученый. Психоисторик. Хари Селдон. Элегантный План, позволяющий минимальными усилиями возродить Цивилизацию. План, исходящий только из наиболее общих закономерностей природы и общества. Железная рука, протянувшаяся через пространство и время. Во второй книге цикла молодой талантливый генерал Империи пытается противопоставить Плану себя. Личность. Случайность. И погибает. Никто не может противостоять силе Закона. (Написано в 1945 г.)

Но время (Время Реальности — время Отражения "Земля", в котором жил писатель А. Азимов и живем мы с вами, Время, понимаемое, как мера изменений в мире) идет. И появляется Мул, случайность, мутант, который не был и не мог быть предусмотрен Хари Селдоном, жрецом и повелителем силы Порядка. И оказывается, что гордое "Первое Основание" — лишь ширма, за которой управляют историей мира люди — психологи и психоисторики. Ораторы. Сеятели. Отрешенные. Управители Порядком. Игроки. (Написано в 1948–1953 гг.)

А потом и психоисторики становятся тенями, лишь предполагающими, что от их деятельности что-то зависит. Истинным творцом истории выступает Р.Дэниэл, сверхробот и сверхчеловек, созданный случайно. Случайность порождает закономерность. Порядок Плана Селдона — лишь мимолетная картинка в калейдоскопе хаоса. (Написано в 1983–1988 гг.) Круг замкнулся. От веры во всесильную закономерность, олицетворенную наукой, человечество пришло к вере во всесильную случайность магии. И осталось несвободным. [1]

Марксисты считали искусство вторичным по отношению к жизни. Кажется, это называлось "теорией отражения". Поэты и художники считали жизнь вторичной по отношению к искусству — что-то вроде симпатической магии. Думается, никого не обидит компромисс: жизнь и творчество взаимно воздействуют друг на друга. Картины и книги, и другие информобъекты — кванты, которыми передается информация. Из будущего в прошлое. Из одной вселенной в другую. Мир меняется, поглотив квант или излучив его.

Почему-то принято считать, что сильное воздействие оказывают только великие книги. Что-нибудь ранга Библии или на крайней случай "Улисса". Однако, поставим простой вопрос: на сколько читателей "Трех мушкетеров" приходится один читатель "Замка"? А среди детей и подростков в возрасте до 17 лет (то есть, наиболее пассионарной части населения)? Это к вопросу о степени влияния.

Кончался XIX век, в развитых странах население поголовно было обучено грамоте. У всех, даже у самых бедных появился досуг. И люди стали читать. Не только Шекспира и Достоевского, но и, например, детективы.

Был капитализм, и рукопись была товаром. Она должна была заставлять себя читать. "За столом сидел человек, а рядом лежала его отрезанная голова…" Уже интересно. Поскольку интересно все, что страшно. Инстинкт выживания и инстинкт продолжения рода. Смерть и любовь. Как мог бы объяснить З.Фрейд (если бы он уже создал к этому времени психоанализ) о сексе и об убийствах читать будут все.