Журнал ЕСЛИ №11 ЗА 2004 ГОД
Шрифт:
– То-то тебя ко мне погнали, – с издевкой сказал Фома. – Бобик, апорт!
– Э! – Гумно пренебрежительно махнул рукой. – Это что! Это ерунда. Подумаешь, прогулялся. Вообще-то есть у меня пара толковых ребят, только они пока плохо обученные, вот я и решил сам к тебе наведаться. Для меня пустяк, а королю будет приятно. Он тобой особенно интересуется.
– Это почему же?
Явно наслаждаясь, Гумно выдержал долгую паузу. Потом полез в карман шорт и достал небольшую фотографию.
Фома не удивился: кто ж дивится эфемерным вещам! Безусловно, можно выспать и «Кодак» с принадлежностями,
– Портрет короля. – Гумно протянул фотокарточку. Видно было, что он недоволен: карточка помялась в кармане.
– Медленно встань, повернись спиной и отойди на пять шагов, – скомандовал Фома, извлекая «марголин» из-за пояса. – Фото оставь на камне.
Громко фыркнув, Гумно подчинился. Даже руки положил на затылок. Глумишься, мол? Ну-ну, не возражаю. Ты на своей земле, а значит, в своем праве, а только все равно ты дурак…
Фома неспешно приблизился к валуну. Косясь на недвижного Гумно, поднял мятый картон.
С фотокарточки на феодала смотрело его собственное лицо.
Пятичасовой безостановочный переход – легкая физзарядка для феодала. Для Георгия Сергеевича, разменявшего седьмой десяток и вдобавок три года сидевшего сиднем в своем крошечном оазисе, испытание оказалось весьма серьезным.
– Все-таки вы были правы, – сказал Фома. – Теперь ваша гипотеза доказана: сюда попадают не оригиналы, а копии. И еще одно: я окончательно поверил в бога. В местного бога. В бога, действующего только в нашей вселенной – на Плоскости. Не удивлюсь, если он ее и создал.
Они присели передохнуть на гребне бродячего бархана. Это место Фома считал сравнительно безопасным. В полном безветрии, тихо шурша, сыпался песок. Что гнало его, почему бархан вечно полз, описывая на местности странные кривые, и почему он никогда не покидал треугольника, образованного ближайшими оазисами, Фома не знал и сейчас не был склонен решать безнадежные головоломки. Пусть себе ползет. Ни горячих, ни холодных вихрей над самодвижущимися песками практически не бывает – вот и ладно. Это главное.
Они прошли уже больше половины пути. Остаток Фома в одиночку преодолел бы часа за три. Со старым учителем в качестве компаньона он опасался вообще не дойти. Георгий Сергеевич ни разу не пожаловался на усталость, но зачем что-то говорить, когда и так видно: еле тянет.
Фома размышлял.
– Свернем ко мне, – сказал он, приняв решение. – Крюк небольшой. Зато отдохнем по-человечески.
– А? – Георгий Сергеевич никак не мог отдышаться. Зашелся кашлем. – Простите, я не понял… К вам?
– Ко мне. Я у вас в гостях сколько раз бывал, а вы у меня еще ни разу. Вот и поправим это дело.
– Гм. Признаться, я думал, что вы…
– Все время слоняюсь, как вечный жид? – с грустной улыбкой закончил Фома. – Это не совсем так. Это лишь почти так.
Он замычал, схватившись за голову, не слыша, как мучительно охнул Георгий
– Бродячий магнитный вихрь, только и всего. Довольно мощный. Это не страшно, он почти никогда не убивает, голова болит только… Вы в порядке?
Георгий Сергеевич был в порядке, то есть жив. А остальное – дело техники. При необходимости Фома понес бы его на себе, но, само собой, был готов сделать все, чтобы такой необходимости не возникло.
– Игорь, друг мой… Я рад, что вы приняли гипотезу о местном боге. Не надо только безоглядно верить. Надо думать. Вы Фома, Фомой и оставайтесь. Возможно, нет никакого смысла в э-э… персонификации высшего существа, которое с нами шутки шутит. Вот вы не раз приносили мне книги… Заметьте, книги, не читанные прежде ни мной, ни вами! Вы выспали то, о чем прежде не имели понятия. Но разве это доказательство существования бога? Что если просто-напросто таковы свойства данного мира? Ведь Плоскость имеет связь с Землей, хоть связь эта и односторонняя… Вы можете сказать, где тут сознательная деятельность высшего существа, а где ее и в помине нет? Сдается мне, вы уверены, что так называемый король сумел договориться с высшим существом… А мне кажется, что он просто открыл еще один рычаг влияния на этот мир. Не более.
– Он – это я, – мрачно напомнил Фома.
– Нет, он – не вы… Не вы открыли – он открыл. Игорь, друг мой, не надо считать гением ни его, ни себя, умоляю вас! Ему могло просто повезти. Дело случая. Вот, например, стеклянный лабиринт с белыми крысами. Классический опыт. Крысы бегут по нему, суетятся, вынюхивают… Одна случайно нажала лапкой на незаметную педаль – и получила электрический разряд. Другая нажала на другую педаль – и получила кусочек сыра. Разве это не похоже на нас? А разве невидимый крысам экспериментатор, построивший лабиринт, не похож на крысиного бога?
– Продвинутый представитель высшей расы изучает людей, – кивнул Фома. – Человечество мечтало о контакте с иной цивилизацией, а получило взамен одиночку-экспериментатора. Вся их цивилизация – слишком жирно для нас, рылом не вышли, а наша для них – неинтересна, потому что примитивна. Один только чудик и нашелся… Слыхали, знаем. Георгий Сергеевич, дорогой вы мой, это очень старая гипотеза.
– Но ведь не опровергнутая?
– Не опровергнутая.
– Тогда думайте над нею! У вас хорошая голова, вот и пустите ее в дело! Ищите, делайте выводы, сомневайтесь – что угодно, только ни в коем случае не верьте безоглядно…
Он еще что-то говорил, а Фома, кивая в такт, старался не морщиться и думал о том, что школьный учитель – больше диагноз, чем профессия. Ему хотелось сказать: «Георгий Сергеевич, я не школьник, не юнец прыщавый с рэпом в голове и зудом в гениталиях, мне уже двадцать семь!»
Но он молчал. Если старый учитель затянул монолог, то это прежде всего нужно ему самому. Пусть говорит, веря в пользу слов. Отнять эту веру – значит отнять очень многое. Потерпеть ведь совсем нетрудно.
Возразить, выслушав, – дело иное.