Журнал «Если», 1992 № 03
Шрифт:
— Что-о?! Ну, я вам!.. — От возмущения Пэдуэй лишился дара речи.
Солдаты стали потихоньку выскальзывать за дверь. Молодой знатный гот по имени Виллимер шептал что-то на ухо Теодегискелю, то немного вынимая меч из ножен, то вкладывая обратно.
Теодегискель покачал головой и обратился к Пэдуэю:
— Похоже, ты пришелся не по душе моему другу, Мартинус. Он клянется нанести тебе визит сразу после выборов. Так что для твоей же пользы советую поскорее уехать из Италии — на отдых. Честно говоря, я с трудом уговорил его
Солдаты ретировались, Пэдуэй наконец сообразил, что лучше подобру-поздорову уносить ноги, пока эти высокородные бандиты не сделали из него отбивную котлету.
Собрав последние остатки самообладания, он промолвил:
— Тебе должно быть известно, что дуэль запрещена законом.
По-прежнему благодушно-наглый, Теодегискель ухмыльнулся:
— Известно, известно. Но запомни; я буду издавать законы. Считай, что тебя предупредили. Вот уж чего у меня…
Пэдуэй не дослушал очередную тираду Теодегискеля в честь собственных неисчерпаемых достоинств, а выскочил за дверь, дрожа от ярости и унижения. Когда он закончил себя ругать последними словами и надумал вызвать личный отряд византийских наемников, было уже поздно. Теодегискель собрал вокруг постоялого двора огромную толпу приверженцев, и разогнать их могло только крупномасштабное сражение. К тому же, прознав о случившемся, Урия начал бормотать что-то о благородстве и справедливости.
На следующий день, тяжело отдуваясь, в кабинет Пэдуэя ввалился Томасус-сириец.
— Как поживаешь, Мартинус? Не хотел пропустить ничего интересного, вот и приехал из Рима. Со мной вся моя семья.
Это говорило о многом, ибо семья банкира состояла не только из его жены и четырех детей, но и из престарелого дяди, племянника, двух племянниц, а также черного раба Аякса с женой и детьми.
— Спасибо, дружище, — ответил Пэдуэй. — У меня все хорошо. Точнее, будет хорошо, когда я, наконец, найду возможность отоспаться. Как твои дела?
— Прекрасно! Для разнообразия все идет на редкость гладко.
— А как поживает твой друг Господь? — спросил Пэдуэй с серьезным лицом.
— Тоже… Ах ты богохульник несчастный! Ладно, это обойдется тебе в лишний процент на следующий заем!.. Что скажешь о выборах?
— Возникли осложнения. Теодегискель пользуется мощной поддержкой среди консервативных готов, которые недолюбливают таких «выскочек», как Виттигис и Урия, всего добившихся своими силами. Аристократия считает, что Амалинг по рождению даст сто очков вперед любому…
— Сто очков вперед? А, понимаю! Ха-ха-ха! Надеюсь, Господь тебя слышит. Может, у Него улучшится настроение, и Он решит не насылать на кого-нибудь чуму или землетрясение.
— К тому же Теодегискель оказался вовсе не глуп, — продолжал Пэдуэй. — Едва приехав в город, он сразу отправил своих дружков срывать наши плакаты и даже расклеил свои собственные. Разумеется, там и смотреть-то не на что, но удивительно, что он вообще
— Имя слышал…
— Он не имеет права голосовать. Городские власти слишком перепуганы, чтобы следить за порядком, а использовать собственную стражу я остерегаюсь из боязни настроить готов против «чужеземцев». Пришлось путем шантажа заставить городских отцов нанять Дагалайфа и других не участвующих в выборах офицеров в качестве временных сотрудников полиции. Невитта на нашей стороне, поэтому не знаю, насколько Дагалайф будет соблюдать нейтралитет, однако надеюсь, что эта мера спасет нас от кровопролития.
— Чудесно, чудесно, Мартинус. Смотри только, не переусердствуй. Некоторые готы считают твои методы чересчур смелыми. Я попрошу Господа быть особо внимательным к тебе и твоему кандидату.
За день до выборов Теодегискель проявил недюжинную политическую смекалку и устроил грандиозный прием, куда более роскошный, чем прием Урии. Пэдуэй, пожалевший не очень тугой кошелек Урии, приглашал только избирателей. Теодегискель, унаследовавший огромное состояние отца и его богатейшие тосканские поместья, пригласил избирателей, их семьи и их друзей.
Пэдуэй, Урия и Томасус, а также личная охрана первого, приближенные второго и семья третьего пришли к месту сбора в пригороде Флоренции сразу после начала торжеств. Над полем, усеянным тысячами готов всех возрастов и габаритов, разносился гомон голосов, клацанье ножен и хлопанье кожаных штанин.
Утирая с бакенбардов пивную пену, к ним с грозным видом приблизился вооруженный гот.
— Эй, вы, что вы здесь делаете? Вас не приглашали!
— Ni ogs, frijond, — сказал Пэдуэй.
— Что?! Ты советуешь мне не бояться? — свирепо произнес гот.
— Мы и не пытаемся попасть на вашу вечеринку. Просто устроили здесь маленький пикник. Закон этого не запрещает, правда?
— Ну… А почему с оружием? Сдается мне, вы замышляете похищение!
— Тихо, тихо, — успокаивающе сказал Пэдуэй. — Ты ведь тоже при мече — и ничего.
— Я — лицо официальное, человек Виллимера.
— Ну а это — наши люди. Не волнуйся. Если хочешь, мы вообще останемся по другую сторону дороги… Иди себе с миром, попей пивка.
— Ладно, только не вздумайте хитрить. Мы будем наготове.
Гот удалился, вполголоса проклиная железную логику Пэдуэя.
Новоприбывшие устроились по другую сторону дороги, не обращая внимания на яростные взгляды приверженцев Теодегискеля. Мартин развалился на травке, не торопясь угощался принесенной закуской и сквозь полуприкрытые веки наблюдал: прием был в самом разгаре.
— Превосходнейший генерал Урия, — произес Томасус, — судя по виду нашего друга Мартинуса, он вынашивает какие-то коварные планы.