Журнал «Если», 1992 № 05
Шрифт:
Какое-то время я надеялся, что Эндрю — бедный Эндрю, худой и томный, звезда этой кошмарной телевизионной серии, — что у него такое же несчастье, или привилегия — называйте, как хотите. Оказалось, что нет, Эндрю, милый мальчик, просто женоподобный мужчина. А после того, что произошло, никто не знает, на что он будет вообще способен. Сейчас он довольно смирный, и, может быть, скоро мы сможем снять с него самодельную смирительную рубаху. И правда, не можем же мы цацкаться с ним бесконечно.
Всех раздражает его бред по поводу огромных металлических пауков, которых он якобы видел. Из тех
Дальше он выдумал вот что: заперся в ванной и царапнул себе горло бритвой, в то же время крича во всю глотку и вообще поднимая дикую панику. Хорошо, что у Марион Редман есть кое-какие медицинские навыки: она сказала, что он не нанес себе особого вреда, хотя выглядел так, словно истекал кровью. А сейчас бедный мальчик сидит весь забинтованный, в смирительной рубашке, слегка вращает глазами и бормочет что-то о металлических пауках, нагруженных пакетами стирального порошка и консервными банками.
Вопрос о том, кто пополняет для нас запасы, остался открытым. Ночью постоянно дежурят люди, но, кроме Эндрю, никто ничего на видел. У Джона Говарда есть теория: нас так специально «обработали», что мы ничего не видим. У Тура еще более дикая теория: наши хозяева «отключают» нас, когда хотят, а Эндрю они якобы забыли «отключить».
Как бы там ни было, мы ни на йоту не подошли к разгадке ни одной из окружающих нас тайн. Может, нам и не дано их разгадать…
Сегодня вечером я признался; не знаю, почему мне это показалось таким уж важным. Может, потому, что все они разбиваются на парочки, а кое-кто и на тройки. Тур Норстед, например, взял к себе в комнату сразу двух девчонок, Андреа и Дженис. Никому нет до этого никакого дела. Да и чего им волноваться? У Мохана дас Гупты безумный бурный роман с Симоной. Судя по всему, она хочет его рисовать, а он хочет весь день заниматься любовью. А бедная маленькая Селена — ну что за несусветное имя! — чахнет по нашему глубокоуважаемому руководителю. Между тем, Джон и Мэри преданы друг другу, а Марион и Пол ссорятся лишь тогда, когда думают, что они одни.
Мне нравится Рассел. Может, потому я и признался. Он первый после Сэмми, — а дорогой друг Сэмми умер так давно, что я почти не помню его лица, — кто вообще об этом узнал.
Он сказал всего-навсего: «Роберт, старик, ты среди друзей. Мне бы хотелось, чтобы тебе не было трудно».
И все же одиночество, как всегда, со мной.
На сегодняшний день мы знаем об этом мире не больше, чем в день прибытия, если не считать того, что у нас уже были две смерти, один психоз, мы слышали рассказы об «эльфах», средневековом рыцаре и дикарях. Самая популярная среди нас версия: мы в некоем «зоопарке». Она же самая вероятная. Однако это мучительно — не знать, кто смотритель зверинца.
Анна убеждена, что хозяева ждут от нас плодовитости.
Естественно, мы проделали еще кое-какие изыскания. То есть пытались — прежде чем Эндрю наткнулся на своих пауков. Но это был лишь кусочек открытий. А если у хозяев «зоопарка» отличная система наблюдения, то они, наверное, валяются от смеха, видя, как мы уползаем в свои «экспедиции», вооруженные самодельными луками и стрелами, копьями и дубинками.
Мне кажется, сейчас Рассел не столько стремится исследовать, сколько хочет укрепить наш моральный дух и сделать нас более самостоятельными. Он вроде бы что-то задумал».
Глава восьмая
Было три часа дня по эревонскому времени. Жара становилась невыносимой. Дни, казалось, стали длиннее и теплее; судя по тому, что по улице летали странные, перьеобразные, неряшливые космы сухой травы с семенами, на планете был разгар лета.
Сидя на крыльце гостиницы с фотографией в руке, Рассел Грэхем лениво наблюдал за сухой травой, которой ветер заметал никому не нужный «мерседес» и такой же ненужный «сааб». «Интересно, скоро ли автомобили совершенно скроются под этим «снегом»?» — думал Грэхем.
Рядом с ним сидел Эндрю Пейн, уже без смирительной рубашки, но все еще в бинтах, здесь же пристроилась миниатюрная, невесомая, с шоколадной кожей Селена Бержер, которая недавно призналась кому-то, что ее настоящее имя — Джоан Джонс. Но все по-прежнему называли ее Селеной.
С тех пор, как Эндрю пытался покончить с собой, она стала для него нянькой и медсестрой. Теперь он почти выздоровел, но она все еще преданно за ним ухаживает, они ведут себя, словно брат с сестрой.
Вернуть Эндрю рассудок во многом помогли те фото, что Рассел держал в руке. До этого юноша пребывал много дней в полной «отключке», перемежающейся недолгими истериками.
Аппарат со вспышкой установили в супермаркете, навели на входную дверь, а затвор привели в действие с помощью простого шпагата. Всю эту «механику» предоставил Пол Редман, он же навел фотоаппарат. Тур Норстед еще больше усовершенствовал «установку»: он присоединил шнур к самодельному таймеру.
Последний позволил точно установить время, когда было сделано фото. А произошло это в два тридцать ночи.
На фото были видны очертания металлического паука, тащившего проволочную корзину с продуктами для пополнения запасов в супермаркете.
Эндрю был сразу же оправдан, а подтверждение его «фантазии» подействовало на него лучше любой психотерапии.
Грэхем снова взглянул на фото — наверное, уже в двадцатый раз. Тело паука, размером не больше футбольного мяча, было увенчано небольшой перевернутой чашей — видимо, датчиком. Судя по всему, паук передвигался с помощью четырех членистых лап; четыре членистые «руки» удерживали на голове корзину с припасами.
Паук был не более метра в высоту.
— Как тебе нравится этот зверь? — спросил Эндрю, глядя почти с любовью на снимок, позволивший его реабилитировать. — Думаешь, у него есть интеллект?