Журнал «Если», 1993 № 04

Гаррисон Гарри

Дело в том, что один из законов жизни — закон большого количества резервов. Когда говорят, что человеческий мозг образуют миллиарды клеток, из которых активно задействованы всего несколько процентов, это не совсем так. Потому что система, тем более столь сложная, высокоорганизованная, как человек, может работать только при наличии действующего резерва. Эти резервы — а они есть у каждого из нас — могут быть ненадолго мобилизованы в критической ситуации.

Конечно, природа, наследственность, характер дают каждому человеку собственный запас прочности, и на одни и те же события люди, разумеется, реагируют по-разному и с разной интенсивностью. Тем не менее в критических ситуациях число различий уменьшается, и можно выделить два

основных типа реакций: активный и пассивный.

В качестве примера приведу стресс, который возникает у человека в условиях невесомости (исследования проводились на «летающей лаборатории»). Помню, как в ходе эксперимента «взлетели» руки Гагарина, как, пытаясь ухватиться за ручку, он не рассчитал, дернулся и ударился головой о потолок (обитый, впрочем, мягким материалов); как, плавая по кабине, размахивал руками и ногами в поисках опоры Елисеев, но не мог поймать рукоятку, находившуюся прямо перед ним…

Это типичная активная реакция на встречу с неизвестной опасностью, и описанная стадия кончается в невесомости примерно через пять секунд. Объясняется это просто: первая короткая схватка идет по «встроенной» в человека тысячелетия назад программе — программе падения. Потому что те наши предки, кто падал больше четырех — шести секунд, погибли. Если время прошло, организм воспринимает это как избавление от опасности, и возникает радость, ликование.

Активная реакция направлена на то, чтобы препятствие преодолеть. Пассивная, напротив, связана с пережиданием опасности или того, что организм воспринимает как опасность. Такой человек замирает, чувствует «слабость в коленках», мысли путаются, и все вокруг воспринимается отстраненно, как в другом измерении.

Те, кто реагирует по первому типу, легко справляются с ситуациями, требующими «одноразового» напряжения; но, если конфликт растянут во времени, — мы проверяли это в многомесячных экспериментах, — могут не выдержать монотонной напряженности, сломаться. Те же, кто на кратковременную неприятность отреагировал вяло, остаются пассивными и при затянувшихся трудностях, зато они легче из них выкарабкиваются. И в этом проявляется важнейший природный закон — закон экономии. Одним дано одно, другим другое, и, случись некое бедствие, кто-то обязательно уцелеет. У уцелевшего родятся дети опять же с разными типами реакции…

Говоря о стрессе, важно учитывать, что при неопределенной ситуации идет избыточная мобилизация сил организма. Это закономерность. Оправдано это или нет в конкретном случае, «запускается» определенный механизм. Скажем, всегда поднимается давление: а вдруг придется бежать или драться? Увеличивается число красных и белых кровяных телец — на тот случай, если в рану попадет инфекция. Без всякой инфекции при стрессе повышается температура. Зачем? Известно, что микробы погибают при 39 °C, вирусы при 40 °C. И температура поднимается на тот случай, если стресс связан с болезнью — то есть это вовсе не «отравление» организма токсинами, как иногда считают, а защитная реакция. Это вклад (не весь) только вегетативной нервной системы. Но есть еще интеллектуальный, психологический, мышечный запас сил. Мобилизация всего этого дает поразительные результаты.

В летном исследовательском институте, где я работал в 60-е годы, был замечательный человек — Валерий Головин. По должности он числился укладчиком парашютов, тем не менее в сложных случаях к нему неоднократно обращались как к испытателю.

Создавали систему парашютов для спасения летчиков при катапультировании со сверхзвукового самолета. Как обычно, пробовали новую конструкцию на манекенах. Сначала они разбивались, парашют совершенствовали, манекены стали биться реже, однако на стабильный режим их «спасения» выйти никак не удавалось. Обратились к Головину, и он, изучив материалы, пошел на рискованный эксперимент.

Поскольку при катапультировании огромная скорость, ветер может ранить летчика, находящегося в кресле. Чтобы

этого не случилось, стекло, которое защищает пилота в кабине самолета, «выстреливалось» вместе с ним и прикрывало человека спереди; получался как бы кокон (впоследствии от этого отказались, но тогда пробовался такой вариант). Затем стекло должно было отстреливаться маленькими патронами, как и щитки-подлокотники, которые поддерживают руки, чтобы не выдуло из «кокона». Но в этот раз щитки отстрелились, один ударил по стеклу — оно треснуло, но не отвалилось. И вот испытатель, падая, оказался заблокированным этим стеклом, и вдобавок стропы раскрывающегося парашюта начали оплетать кресло.

Оставались секунды, скорость падения росла (могу представить себе рее и давление ветра). Тогда Головин схватил щиток и несколькими сильными ударами разбил стекло.

Потом, на земле, мы смотрели, куда надо было бить, чтобы наверняка освободиться от стекла; вовсе не в те места, что перед глазами. Кроме быстроты реакции и огромной силы, потребовалась невероятная сообразительность. И, разбив стекло, испытатель потянул именно за те стропы, которые следовало, чтобы парашют раскрылся.

Таких людей, как Головин, отличает сильная нервная система, способность, не истощаясь, переносить как очень большие, так и длительные нагрузки, исключительная «помехоустойчивость» психических процессов и, что особенно важно, умение сочетать активную и пассивную реакцию: иногда необходимо ждать, ничего не предпринимая, но и не расслабляясь, — это свойство, которое определяется как готовность к нештатным, чрезвычайным ситуациям, является одним из главных при отборе, скажем, операторов АЭС, авиадиспетчеров и т. п.

Запас сил у людей подобного склада таков, что они нуждаются в нетривиальности, как в пище. При монотонном напряженном конфликте «разрядки» у них не наступает, потому что не удается удалить причину. Первоначальная активная реакция оказывается дискредитированной, так что организм воспринимает ее как поражение. Это тяжелое чувство, которое хорошо передает пословица: «Укатали Сивку круты горки»… Человек может быть полон сил, но они не годятся, чтобы справиться с ситуацией. Что происходит тогда?

В психологии есть термин — «выгорание». Мобилизованная, но не востребованная энергия, вместо того, чтобы тотально усилить весь организм, локально устремляется в какой-то «прорыв». У человека может, скажем, вырасти давление — но не все, а, допустим, только в сердце или внутричерепное. Нет явных разрушительных проявлений напряжения, таких, как пот, рвота и т. п. — но может быть обильное выделение концентрированного желудочного сока, то есть соляной кислоты. Первое — преддверие инфаркта, второе — инсульта, третье — язвы желудка… Классические болезни стресса. Мы не занимались специально опухолевыми заболеваниями, но можно с большой долей вероятности предположить, что, вместо того, чтобы все ткани становились более жизнеспособными, лучше шло заживление при ранении, начинается локальное размножение однотипных клеток, и это преддверие рака.

Лишь в редких случаях болезнь может быть преодолена колоссальным усилием, и освобожденная энергия идет на укрепление всего организма (известнейший случай — Александр Солженицын). Тогда происходит перевод локальных реакций в тотальные, человек становится более энергичным, повышается иммунитет.

Возникает вопрос: зачем такая самоубийственная реакция сформировалась в ходе эволюции?

Этологи, специалисты, которые занимаются животным миром, знают, что стрессы переживают и звери, и птицы. Представим стаю хищников, преследующих жертву. Их усиливает эмоция ярости: это активная первоначальная стрессовая реакция. Жертву догнали, задрали, съели. Триумф победы, отдых. Однако допустим, что насытиться удалось не всем участникам погони. Из раза в раз у слабых накапливается память об их неуспешности; отсутствие радостей включает локальные механизмы самоуничтожения — непобедители отбраковываются.