Журнал «Если», 1993 № 11-12
Шрифт:
— Ребенок свободен в своем выборе, как предлагал американский ученый доктор Спок?
– Люди, провозглашающие полную свободу еще не развившейся личности, либо сами себя обманывают, либо очень большие сказочники. Речь идет о том, что процесс воспитания не должен быть занудным, принудительным, жестким. Ребенку предоставляется видимая возможность выбора, но за сценой всегда стоит режиссер-учитель.
– Педагог вальдорфской школы, провозглашающей в первую очередь свободу личности ребенка, Иорген Беккескофф писал: «Учитель не слуга общества (государства, культуры), но слуга ребенка». В нашей стране открывается много частных школ, работающих по американским и другим зарубежным программам, — вальдорфские школы, школы Ховарда… Как вы к этому относитесь?
– В западных
У нас же все происходит с точностью до наоборот. Если родители хотят дать ребенку блестящее образование, то они отдают своих детей в школы, работающие по западному образцу. Не понимая, что школы эти предназначены совсем для другого. Не в каждую форму можно вложить нужное содержание.
Например, в основу программы школы Дональда Ховарда положен американский протестантизм. Все пропитано духом религии. Учебный материал составлен из пэйсов, книжек с картинками, пластинок. Занимаясь по этим пэйсам с раннего возраста, наши дети прекрасно осваивают английский язык. Но в программе этой школы нет, естественно, ни русского языка, ни литературы, истории, ни других традиционных предметов российской школы.
В общем, мы, пытаясь воплотить в жизнь едеи западной реформаторской педагогики начала века с ее опорой на детские интересы в обучении, свободное воспитание, почему-то называем свои учреждения лицеями и гимназиями. Парадокс заключается в том, что новые школы, скажем, С.Френэ, ОДекрели, возникавшие в Европе и Америке на рубеже веков, как раз и были призваны взорвать старое, отжившее классическое образование с его ориентацией исключительно на интеллектуализм, игнорирование склонностей и интересов ребенка, зубрежку и подавление личности.
«Оборотная сторона медали» новых программ — фрагментарность образования. Сейчас, когда прошло почти столетие, многие прогрессивные педагоги Запада пришли к выводу о необходимости сохранения классно-урочной системы, разумеется, в измененном виде.
Нам же очень хочется во всем походить на «них». И мы удешевляем «их» программы. В одной такой московской «американской» школе я видел предлагаемый материал по химии для восьмиклассников, до боли похожий на отечественную программу природоведения для 4 класса. Можно, конечно, вот так радостно учиться, ничего не делая.
– Тогда зачем же в вашей школе существует вальдорфский класс? Вы следуете моде?
— Мода здесь абсолютно ни при чем. Мы испытываем разные технологии обучения детей.
В вальдорфской школе, созданной Рудольфом Штейнером в начале века, двенадцать классов. И двенадцать учеников в каждом классе; к слову, библейское число апостолов у Христа — оптимальное. До восьмого класса основные предметы преподает один учитель. У школьников нет ни учебников, ни оценок. ни дневников. Познавательные предметы в средних и старших классах изучаются, как сейчас принято говорить. методом погружения. А проще говоря, на каждый предмет отводится три- пять недель, и каждый день с 8 до 10 утра класс занимается только им. Кроме традиционных дисциплин, есть такие, как социология, технология, греческий и латинский языки, музыка, живопись и рисование. Обучают и искусству движения — эвритмии — изображению звуков, слов и предложений с помощью телодвижений. Работами по дереву и металлу, рукоделием и садоводством занимаются и мальчики и девочки. Рудольф Штейнер, рассказывают, мог узнать все о характере ребенка по тому лишь, за какой партой в классе тот предпочитает сидеть. Ведущий английский вальдорфский педагог Франсуа Эдмунде сформулировал это так: «Мы хотим, чтобы наши ученики стояли на собственных ногах, а не на голове». Вальдорфская педагогика выступает против одностороннего развития интеллекта; цель — воспитание свободной личности.
Иногда, правда, это воспитание в наших условиях становится весьма дорогим удовольствием. Например, недавно во
— Евгений Александрович, от строгой регламентации в сфере образования к чему мы все-таки пришли? У вас нет ощущения хаоса?
— У меня нет никакого ощущения развала образования. Сегодня с трудом верится, что еще несколько лет назад государственные программы предписывали все, вплоть до времени, отводимого на изучение той или иной темы. К примеру, два часа — на «Преступление», и два — на Наказание». По всей стране создаются авторские программы и учебники. Учителям развязали руки — и началось «бешеное» творчество. Хотя, конечно же, не обходится дело и без «шелухи» — где-то сменили только вывеску.
— И все-таки возвратимся к первому вопросу: куда пойти учиться?
— Можно пойти и в частную, и в государственную. Лично я бы отвел своих детей в самую обыкновенную дворовую школу, если бы знал, что там есть добрая. хорошая учительница.
В любой школе могут быть проблемы. Нужно пробовать, выбирать и не примерять чужой фрак — он может оказаться не по плечу.
«Они ворвались в 18-ю с большим шумом… и увидели учителя, сидевшего за столом Атоса с книгой в руках.
—А яштаны распорол, — растерянно сказал Поль. Сказать «добрый вечер» он, конечно, забыл.
— Неужели?! — восхитился учитель. — Тетраканэленовые?
— Ага! — Поль немедленно возгордился. Лин желчно завидовал.
— Мальчики, — сказал учитель, — а ведь я не знаю, как их чинить!
Экипаж облегченно заорал. Они все знали — как. Они все жаждали показать, рассказать и починить»..
Кит Лаумер
Планета катастроф
1
Я придерживал свой резвый новенький турбоавтомобиль на скорости сто сорок миль в час: дорога, разделяющая два американских штата, могла преподнести любой сюрприз, вплоть до гигантской расщелины. Вглядываясь в полотно шоссе сквозь облака пыли и вулканического смога, я с досадой думал о том, что в Далласе так и не разыскал авторемонтную мастерскую. Но что было делать, если добровольная охрана городов, высокопарно именующая себя Национальной гвардией, усвоила отвратительную манеру сначала стрелять, а потом уже спрашивать, куда и зачем едешь.
Зато я с пользой посетил один спортивный магазинчик, правда, без ведома его хозяина. Но он сам, еще до моего прибытия, успел податься на север. Впрочем, как и большая часть жителей города. Теперь я с удовлетворением вспоминал свой визит в лавку, ощущая в кармане приятную тяжесть «Смит-Вессона» 38-го калибра.
По правую руку высились вулканы, над ними вился черный дымок, предвещающий очередное извержение. Понимая, что так и будет, я держался поближе к безопасной зоне, пролегающей вдоль океанского побережья, между территорией, где раньше находился Новый Орлеан, и мелководным морем, разлившимся на месте северной Флориды. Прежде чем я доберусь до Атланты — а до нее еще шестьдесят миль, — мне нужно решить, куда свернуть: на юг или на север. Север — поближе к Аппалачам, — район сравнительной тектонической стабильности. Но там уже наверняка полным-полно беженцев, а следовательно — проблемы с водой и продуктами, не говоря уже о жилье. Юг — это большой остров, который раньше называли южной Флоридой с ее городами Тампа, Майами, Ки Уэст, и огромная песчаная пустыня, которая всего несколько месяцев назад была морским дном.