Журнал «Если», 1994 № 08
Шрифт:
Эх, если бы хватило ума научиться читать!
Дин вышел из дома, не оглядываясь, и растворился в лесу. Он больше не возвращался сюда, оставив грузовик печься на жарком солнце, разрушаться, медленно ржаветь рядом с блестящими и прочными кабелями странного серебристого цвета. Впитывавшее неистощимую энергию медленного распада атомных ядер, устройство это решало задачу полетов без крыльев, открывало новую эру в развитии транспорта, в технологии материалов. Сделанный руками идиота, по идиотской задумке предназначенный заменять павшую лошадь, брошенный по-дурацки
«Дорогой дин я ушел отсюда потому что не знаю почему я здесь так долго крутился. Ма вернулась Вильмспорт Пенсильвания и была ушедши уже давно, а я устал ждать ее. Я хотел продать грузовик чтобы выручить деньги но он увяз так что я не могу повезти его в город. И теперь я ухожу куда-то далеко пока не найду Ма. А ферма мне надоела. Бери себе все что хочешь если что нужно. Ты был хорошим парнем хорошим другом прощай Бог благословит тебя.
Старый друг. Е. Продд».
В течение трех недель Джейни четырежды читала Дину это письмо, и с каждым новым прочтением что-то добавлялось в бродильные дрожжи, бурлившие в его душе.
Он полагал, что один только Продд связывает их с внешним миром, и что детишки, как и он, просто отбросы, извергнутые человечеством. Потеря Продда — а он с непоколебимой уверенностью знал, что никогда его не увидит — значила потерю надежды на жизнь. По меньшей мере, это была потеря всего осознанного, целенаправленного, того, что приподнимало их жизнь над существованием растений.
— Спроси Малыша, кто такой «друг».
— Он говорит: тот, кто любит тебя, даже когда плохо поступаешь.
Но Продд и жена его изгнали Дина, когда он стал мешать им, а значит, готовы были на это и в первый, и во второй, и на пятый год их знакомства… в любой момент. Нельзя сказать, что становишься частью чего-то, если это самое всегда готово отделаться от тебя. Но друзья… может быть, на какое-то время он им разонравился, а вообще-то они любили его?
— Спроси Малыша: можно ли стать частью того, что любишь?
— Он говорит: только если любишь и себя, и другого.
Годами Дин жаждал вновь пережить то, что случилось там, на берегу пруда. Он должен был понять, что там произошло. И если он сумеет постичь свершившееся, перед ним откроется мир. На секунду та, иная жизнь и он соединились потоком, который нельзя было ни преградить, ни остановить. Они обошлись без слов, которые ничего не значат, без мыслей, что не имеют значения. Это было слияние.
Кем он тогда был? Как говорила Джейни?
Идиот. Просто фантастический идиот.
Идиот, пояснила она, это взрослый, который способен слышать безмолвные речи детей. Тогда… с кем же он сливался тогда, в тот давний и страшный день?
— Спроси Малыша, как назвать взрослого, что умеет говорить, как младенец.
— Он говорит — невинным.
Он был идиотом и понимал без слов, а она, невинная, умела говорить на детском языке.
— Спроси Малыша, что случается, если идиот и невинная окажутся
— Он говорит: как только они соприкоснутся, невинная потеряет невинность, а идиот перестанет быть идиотом.
Дин задумался. Потом он спросил у себя: «Что же так прекрасно в невинности?» Ответ был скор, почти как у Малыша: «Ожидание — вот что прекрасно в ней».
Идиот тоже все время ждет. Ждет, что перестанет быть идиотом. Но как же мучительно его ожидание. Так значит, это расплата за слияние?
Впервые за долгое время Дин ощутил покой. Боль, многодневная мучительная боль потери улеглась, получив свое оправдание. Пришло понимание, что, когда он потерял Проддов, боль того не стоила.
«Что я делаю? Что делаю? — в тревоге метались мысли. — Все пытаюсь понять, кто я и частью чего являюсь… Не оттого ли, что я отвержен, несуразен, да что там, просто уродлив?»
— Спроси Малыша, как назвать человека, который все время пытается понять, кто он и откуда.
— Он говорит: такое о себе может сказать всякий.
— Всякий, — прошептал Дин, — а, значит, и я?
Минуту спустя он повторил:
— Какой еще всякий?
— Подожди. Он не может сказать… э… ага, он говорит, что он, Малыш, это мозг, я — тело, близнецы — руки и ноги, а ты — воля. Он говорит, что «Я» относится ко всем нам.
— Значит, я принадлежу тебе и им, и ты тоже — моя часть.
— Ты наша воля, глупый.
Дину казалось, что сердце его вот-вот разорвется.
— Мы еще вырастем, Малыш. Мы ведь только что родились.
— Он говорит: не при тебе. Мы способны буквально на все, но мы ничего не сумеем. Да, вместе мы — существо, это так, но это существо — идиот.
Так Дин познал себя, и подобно горстке людей, сумевших сделать это прежде него, понял, что не на вершине горы стоит он, а у каменистого и неприветливого подножия.
Часть вторая
Малышу — три
Я, наконец, отправился поговорить с этим Стерном. Он поглядел на меня поверх стола, мигом окинув взглядом с головы до ног, взял карандаш и пригласил:
— Присаживайся, малыш.
Я остался стоять, пока он вновь не поднял глаза. Тогда я сказал:
— Ну а влети сюда комар, ты и ему скажешь: присаживайся, малыш?
Он положил карандаш и улыбнулся. Улыбка была такая же острая и быстрая, как взгляд.
— Прости, ошибся, — проговорил он.
Так было уже лучше, но я все еще кипел:
— К вашему сведению, мне пятнадцать.
Он вновь улыбнулся и сказал:
— О’кей.
Тогда я приблизился и сел.
— Как твое имя?
— Джерард.
— Имя или фамилия?
— И то и другое одновременно. И еще: не надо спрашивать меня, где я живу.
Он положил карандаш.
— Ну, так мы далеко не уйдем.
— Это зависит от тебя. В чем дело? Ты беспокоишься об оплате? — Я достал тысячедолларовую бумажку и положил ее на стол. — Счет выставлять не придется. Сам следи за суммой. Израсходуется — скажешь, и я принесу еще. Так что мой адрес ни к чему.