Журнал «Если», 1997 № 07
Шрифт:
— Можете начать свои объяснения, мастер… как вас?..
— Калхейн.
— Мастер Калхейн, мы готовы выслушать то, что вам угодно сказать. И мы не любим ждать.
Она расправила свою рубашку, словно драпировку бального платья, и расположилась в кресле, тоже не деревянном, но украшенном резьбой, как трон.
— Значит, я заложница, — повторила Анна. — В столетии, которое еще не настало…
Лемберт, заняв позицию у окна, наблюдала за ней, совершенно очарованная. Согласно докладу Калхейна, Анна Болейн выслушала его рассказ о переброске во времени не перебивая, в полном молчании, — правда, рассказ был составлен заранее,
Только склонив головы. Никаких приседаний. Анне Болейн следовало с самого начала уразуметь, что реверансы вышли из моды.
Лемберт исподтишка изучала четвертую по счету заложницу, столь отличную от троих остальных. Анна не изволила хотя бы приподняться со стула, но даже сидя она поражала своей хрупкостью. Тоненькая, слабенькая на вид, с огромными темными глазищами и шелковистыми черными волосами, ниспадающими водопадом на белую ночную рубашку. Нет, по современным стандартам ее никак нельзя было назвать хорошенькой, да и по стандартам своего века она хорошенькой не была. Но она была неотразимой — спорить не приходилось.
— Я здесь узница, — сказала Анна Болейн.
Лемберт включила прибор-переводчик: слова были смутно знакомыми, но акцент столь непривычным, что их не удавалось воспринять без электронной помощи.
— Не узница, — уточнил директор. — Заложница.
— Лорд Брилл, если я не могу выйти на свободу — значит, я узница. Давайте не будем играть словами. Ведь покинуть этот замок я не могу?
— Не можете.
— Прошу вас обращаться ко мне «ваша светлость». Вы надеетесь на выкуп?
— Нет, ваша светлость. Зато благодаря вашему пребыванию здесь будут спасены тысячи людей, которые иначе погибли бы.
Не без содрогания Лемберт увидела, что Анна просто пожала плечами: очевидно, смерть тысяч людей ее нисколько не волновала. Чего и следовало ожидать: с моральной точки зрения люди того века были варварами, даже женщины. Надо бы показать это студентам. Полузаметное пожатие плеч говорило, в сущности, больше, чем все битвы, воспроизведенные в квадратах. Симпатия к похищенной женщине мгновенно ослабла, и это было почти физическое ощущение, сродни естественным отправлениям. Выходит, собственные моральные критерии Лемберт пока не пострадали.
— И как долго я должна буду здесь пробыть?
— До конца жизни, ваша светлость, — ответил Брилл напрямик.
Анна не проявила никаких внешних эмоций — ее умение владеть собой внушало благоговение.
— А это сколько, лорд Брилл?
— Никто не ведает, сколько лет отпущено судьбой, ваша светлость.
— Но если вы утверждаете, что умеете читать грядущее, то должны знать и
Ее не стоит недооценивать, подумала Лемберт. Эта заложница — не чета предыдущей. Брилл ответил с той же прямотой, а значит, с уважением к разуму собеседницы, — хотя она-то сама вряд ли отдавала себе отчет, что это уважение:
— Если бы мы не перенесли вас сюда, вы встретили бы смерть 19 мая 1536 года.
— Как я умерла?
— Не имеет значения. Вы больше не частица того времени, и то, что случилось там, вас не коснется…
— Как я умерла?
Брилл не ответил. Анна Болейн поднялась и подошла к окну, волоча подол рубашки по полу. Какая же она маленькая, удивилась Лемберт. Не поворачиваясь, Анна бросила другой вопрос:
— Где находится этот замок? В Англии?
— Нет.
Прежде чем произнести «нет», Брилл обменялся взглядом с Калхейном.
— Во Франции?
— Это место вообще не на Земле, хотя сюда можно попасть из трех разных точек Земли. Это место — вне времени.
Скорее всего, она просто ничего не поняла, но и не сказала ничего, лишь продолжала смотреть в окно. Через плечо заложницы Лемберт видела площадку для физических упражнений, в настоящий момент пустую, и генераторы антиматерии, по которым ползали двое техников и робот. Интересно, как воспринимает Анна то, что видит?
— Одному Богу известно, заслуживаю ли я смерти, — произнесла она.
Лемберт не могла не заметить, что при этих словах Калхейн вздрогнул. Брилл сделал шаг вперед.
— Ваша светлость…
— Оставьте меня одну, — приказала Анна, по-прежнему не поворачиваясь.
Они подчинились. Разумеется, она будет под непрерывным наблюдением — все параметры, начиная с течения мыслей и кончая работой кишечника. Она ни о чем не узнает — но если в непокорную голову придет мысль о самоубийстве, попытка заведомо обречена на провал. Страшно и представить себе, что случилось бы, если бы ее святейшеству доложили о самоубийстве заложника из другой эпохи… Последнее, что увидела Лемберт, прежде чем дверь захлопнулась, — спину Анны Болейн, прямую, как копье. Анна так и стояла у окна без движения, не сводя глаз с генераторов антиматерии, необходимых для поддержания всего здания в статическом равновесии вне времени.
— Калхейн, встретимся через десять минут, — распорядился Брилл.
Нетрудно было догадаться, зачем понадобилась такая отсрочка: директор хотел переодеться в привычную одежду. А, вообще, Тошио Брилл вышел от Анны Болейн каким-то съежившимся, даже потерял в росте, хотя, казалось бы, ее хрупкое сложение должно бы как раз подчеркнуть его статность.
Калхейн стоял в коридоре у запертой двери Анны, как в трансе. Может, испугался, что заложница попробует взломать дверь? На Лемберт он не смотрел. Пришлось окликнуть:
— Калхейн!.. Послушай, ты там в определенный момент чуть не подпрыгнул. Когда она заявила: «Одному Богу известно, заслуживаю ли я смерти…»
— На суде, после оглашения приговора, она сказала то же самое. Почти теми же словами…
Он по-прежнему не шевелился, будто его великолепное тело лишилось всех мускулов. Лемберт произнесла наобум:
— Значит, она произвела на тебя впечатление? Несмотря на свою худобу и невзирая на несомненную напряженность ситуации…
Наконец-то Лемберт добилась, чтобы Калхейн поднял глаза, — и эти глаза сияли! Калхейн, машина для научных изысканий, что с тобой?