Журнал «Если», 1998 № 04
Шрифт:
Полигамия наложила отпечаток и на отношение мужа к родителям жены. У вачанда зять, завидев тещу, прячется в кустах или за деревом и выбирается из укрытия лишь после ее ухода. У реберн зять никогда не смотрит на тещу, поскольку, по повериям, может поседеть. Когда в племени ка-миларои зятю требуется побеседовать с матерью супруги, то оба, будучи на изрядном расстоянии, поворачиваются друг к другу спиной и выкрикивают фразы. У брабролунгов с тещей вообще не принято разговаривать, а при необходимости это делают через третье лицо. Очень не рекомендуется наступать на тень тещи или попадать под ее тень.
На практике такие запреты помогают избегать всяких недоразумений, ссор. И не только.
Аборигенов отличает почтительность к старшим, которая, однако, не мешает молодым участвовать в жизни рода. На советах старики сидят впереди. Молодые не выскакивают со своим мнением, а ловят каждое слово мудрых, но им предоставляется возможность изложить свою позицию.
В мире много говорят о демократии и тут же топчут ее сокровенные принципы, поскольку не только у каждого народа, но и у каждого человека свое понятие о власти народа. Но в первую очередь пробный камень демократии — взаимопонимание и взаимоуважение.
— Внутри нашего общества все равны. У нас нет лидеров или структур, которые передают право вождя или оракула по наследству из поколения в поколение, — говорит абориген Пол Коу. — У нас была уникальная система правления, при которой по наследству передавались уважение человеческого достоинства, равные права на участие в жизни. Но наследственного права на титулы и посты у нас не было и нет. Это одна из причин, по которым наше общество оказалось загадкой для европейцев. Ступив на австралийский берег, они не могли понять, как вести переговоры с аборигенами. И с кем? Они искали самовластных повелителей в качестве партнеров. А их не было. Англичане не сумели понять, что такое аборигены, их общество и культура. Все вопросы мы решаем общим согласием — не на уровне вождей или правящей элиты, а на уровне народа. У народа традиционно было право не соглашаться. Европейцы же упорно пытались ублажить аборигенов путем назначения одного-двух на важные посты. И ничего не добивались.
Вера в силу обычая, кровная связь с прошлым творят особую социально-психологическую среду, позволяющую жить экономно и разумно. Обычай — орудие самозащиты племени. Он охраняет каждого члена клана, устанавливая нравственный порядок.
— Наш долг соблюдать закон племени, гарантирующий живущим продолжение рода, обеспечивающий уважение к старейшинам племени, хранителям закона, — говорит абориген Питьянтьяра. — Так, как делалось во времена сотворения мира, надлежит делать и сегодня. Каждое событие связано с предшествующими и вытекает из реки прошлого.
Порой складывается впечатление, что «тирания» блюстителей традиций и нравов сковывает творческое воображение аборигенов. Так ли это? Уже много веков слово в слово передаются священные мифы. Новые мифы не создаются, обряды не меняются. Но нужно ли обновлять духовный багаж племени? Много ли нравственных принципов изобрели люди со времен Иисуса Христа?
Мы все в предвкушении нового Солнца.
Ждем рассвета нового дня.
В родной и волшебной земле,
Где легко и небольно исчезнуть,
Мы вступаем на новую жизненную тропу.
Мечта ли это
Джек Холдеман
ЗАМКИ ИЗ ПЕСКА
Туземец стоит ко мне спиной и делает руками что-то неясное. Воздух вибрирует от тонкого звона металла.
— Привет, Марк, — говорит он, не оборачиваясь.
— Доброе утро, Омега, — отвечаю я. — Чем это ты занят спозаранку?
— Переделываю мечи на орала. Это сегодняшнее задание.
— Не знал, что у вас есть мечи.
— Мечи у нас недавно, но их уже пора перековать на орала. Это чрезвычайно важно.
Теперь он глядит на меня, а я, как всегда, с изумлением таращусь на его огромные карие глаза, лишенные зрачков.
— Марк, ты должен мне объяснить, — говорит он, оживленно двигая пальцами.
— Конечно, если смогу.
— Каково истинное предназначение орала?
— Это орудие труда, оно используется в фермерском хозяйстве. В него обычно впрягают лошадей или быков.
Омега вздыхает совсем как человек.
— Значит, придется достать лошадей. Как ты думаешь, это будет трудно? Где мы можем найти фермерское хозяйство? Что делают лошади? А быки — они похожи на морские раковины? На той неделе у нас было задание по ракушкам, и мы уже набили руку. Это бы упростило дело. Ты нам поможешь?
— Ну, мне понадобится какое-то время, чтобы все продумать. Могут возникнуть сложности.
— Да, конечно, — кивает он и снова принимается за работу. Движения его не слишком уверенны, но металл звенит бойко и красиво.
Я отправляюсь на Базу пешком. Путь неблизкий, но мне необходимо проветрить мозги. Когда я подхожу к реке, вода расступается, обнажая сухое дно и лежащую поперек желтую ковровую дорожку. Водяные стены совершенно гладкие и прозрачные. Шагая по дорожке, я ясно вижу справа и слева от себя резвящуюся в воде мелкую живность. Я провожу пальцем по прохладной стене, и вода смыкается за моей спиной.
Сегодня путь к Базе отмечен крупной белой галькой, а посреди тропы тянется единственный металлический рельс. Я припоминаю, что их должно быть два. И, кажется, провода над головой. А как насчет канавки между рельсами? Я никак не могу решить. Окружающее мутнеет, колеблется, проясняется… Ничто не изменилось, мои сомнения лишь ненадолго потревожили порядок вещей. Зато теперь тревожиться начинаю я. Нет, мне все-таки следует быть намного уверенней!
По левую руку, примерно в четверти мили, кучка туземцев в оранжевых теннисных туфлях охотится на слонов в высокой траве. Никаких слонов там, понятно, нет, это было бы сверхнелепо, и тем не менее у двоих в руках огромные ружья, а остальные вооружились копьями и деревянными трещотками.
Часть пути рядом со мной шагает какой-то старик, и мы оживленно болтаем о пустяках, пока мое внимание не отвлекается, и я забываю о попутчике.
Забавно все же, что можно настолько включиться в игру! На этой планете нет стариков. Здесь только я и Сэм, и никто из нас не достиг преклонного возраста. А также здесь нет слонов.
Когда я вхожу, Сэм пытается отремонтировать передатчик. Он только и делает, что чинит это разбитое радио. По мне — занятие еще более бесполезное, чем трепотня с призрачным старикашкой.