Журнал «Если», 1999 № 05
Шрифт:
Испорченные аккумуляторы нетрудно восстановить, особенно когда вокруг представлена вся таблица Менделеева. Закончив, я некоторое время стоял и просто наблюдал за своей спутницей. Она брела, повернувшись ко мне спиной и глядя себе под ноги. Время от времени женщина делала поспешный шаг в сторону, походивший на па детского танца, и замирала.
Кажется, вы сходите с ума, доктор Мейтнер?
Не исключено. Многие ученые по-прежнему работали, словно ничего не произошло: фиксировали показания приборов, интерпретировали данные… Техники — другое
Кристи стояла, по-прежнему отвернувшись от меня, уперев руки в бока, устремив взгляд в море. Своими туманами Восковое море немного походит на озеро Мичиган, каким оно виделось из центра Чикаго в холодный ноябрьский день. Виделось ДО ТОГО.
Я зашагал к женщине, гадая на ходу, в какую сторону упали бы наши тени, если бы мы их отбрасывали. Я уже почти настиг ее, когда заметил — или это мне только показалось — какой-то желтый мазок на воскообразной ледяной поверхности. Мазок вроде бы перемещался… Что это, слой температурного скачка в плотной атмосфере? Кристи быстро шагнула вперед, прямо в желтое пятно, но оно исчезло на глазах, как мираж.
Сбоку, незаметная для нее, красовалась еще одна похожая клякса, только не желтая, а красная, с каким-то голубым отливом. У меня на глазах клякса покрылась рябью и заскользила в сторону помоста с оборудованием и моего вездехода. Она явно метила в пролет между двумя ближайшими аккумуляторами. Стоило мне шагнуть в ту же сторону — и штуковина заложила обманный вираж.
Я услышал в наушниках негромкое «ой!». Кристи пробежала мимо меня, прыгая, как кенгуру, — характерные подскоки при слабом тяготении. Красная клякса какую-то секунду сохраняла неподвижность, а потом, когда Кристи была уже совсем близко, буквально всосалась в песок.
— Что здесь происходит, черт возьми? Что за гадость?
Она обернулась на мой голос, и я увидел через щиток, до чего она бледна. Руки она заложила за спину, как ребенок, пойманный за непозволительной шалостью. Но в глазах читался ужас.
Я замер. Наступили времена, когда многие сходили с ума. Я уже устал на это реагировать.
— Вам нехорошо?
Она покачала головой.
— Я в порядке. Это они…
Мейтнер отвела взгляд и уставилась на что-то у меня за спиной. Мне было боязно обернуться.
— Это что-то вроде… Что-то вроде сложных полимерных образований. Их можно наблюдать на границе между Восковым морем и платформой Терра Нурсе, только на прибрежной полосе, хотя я видела несколько штук и под морской коркой. — Она неожиданно умолкла, крепко зажмурилась потом, открыв глаза, снова отвернулась.
— Почему они двигаются?
— Под влиянием излучаемого нами тепла. — Пауза, неуверенный взгляд. — Я провела наблюдения, доказывающие, что обычно они перемещаются вдоль приливных трещин на побережье.
Блуждающая слизь?
— Почему вы… — Я не закончил фразу и неопределенно махнул рукой. Меня интересовало, почему она пыталась скрыть от меня свою находку, но задать такой
Последовала продолжительная пауза, нарушаемая только биением моего сердца и негромким дуновением ветра. Потом она произнесла:
— Я еще не готова публиковать эти данные.
Я хотел смолчать, но не сумел.
— Публиковать?! Но, Кристи, ведь для этого не существует никаких… То есть…
Ее глаза вспыхнули.
— Замолчите! — крикнула она.
— Конечно. Простите…
Весь путь до Рабочего участка № 31 она отчужденно молчала, словно я перестал для нее существовать.
Если направиться к базе Аланхолд с юга, то через 12 километров утыкаешься в космодром Бонестелл. Там 20 апреля 2048 года состоялась первая пилотируемая посадка на Титан. Через два года вторая экспедиция переместила новую базу чуть дальше.
Я обогнул прочную круглую платформу, предохранявшую ледяной кратер при стартах и посадках кораблей. Задерживаться здесь я не собирался, только поглядывал на ходу в боковое окно вездехода.
TL-1, первый спускаемый аппарат, теперь постоянно находился в ремонте и не покидал ангара, подсвеченного изнутри желтым светом. По стенам ангара метались серые тени работающих внутри людей. Аппарат TL-2 тем временем медленно подтаскивали к нашей единственной пусковой башне.
Вся эта возня была лишена смысла. Когда эти аппараты окончательно выйдут из строя, мы по-прежнему сможем пользоваться маленькими бескрылыми корабликами, кажущимися невесомыми на своих кривых ножках и взмывающими ввысь в языках синего пламени.
Удачная мысль — ядерные ракеты на местном топливе! Только надолго ли их хватит? Исчерпается запас радионуклидов, и они навечно прирастут к поверхности. Что потом? Ответа не знал никто.
За три года я трижды пользовался спускаемыми аппаратами. Сначала прибыл сюда, потом летал в служебную командировку на Феб — производил аварийные ремонтные работы на станции «Кольцо».
Вот где красота! Впечатление, будто паришь на ковре-самолете на высоте тридцати тысяч километров, смотришь вниз на сумасшедшее скопление облаков, затянувших Сатурн, и трясешься от страха: как бы не свалиться…
Ожидался еще один, последний полет. Я выпорхнул бы из оранжевого облачного бульона, в котором стынет Титан, пронзил темно-фиолетовое небо, устремился к звездам. На полпути меня бы перехватил «Орбет», чтобы перенести домой. Но…
В Аланхолде я оставил вездеход подзаряжаться в ангаре. Покидая воздушный шлюз, я всегда смотрю вверх, чтобы успеть полюбоваться, как пропадает под потолком синий огонь. Это догорает выпущенный из кабины воздух.
Перед ангаром какой-то человек поднимал на флагштоке новехонькое ооновское знамя — кусок тонкого полимера, колеблемый ветром. Иногда знамя распрямлялось, и на нем можно было разглядеть контуры земных континентов. Лучше бы не мешкая придумать новый флаг…