Журнал «Если», 1999 № 12
Шрифт:
— А если я задам вам вопрос, вы ответите?
— Ну, это зависит от вопроса. Я хочу сказать, что вопрос вопросу рознь.
— Это не личный вопрос, — поторопился Роджер.
— Тогда должен признать, что мои шансы ответить тебе уменьшаются. Но продолжай.
Роджер указал на противоположный берег гавани — на женщину в огненной накидке, склонившуюся к рыбаку.
— Видите вон ту женщину в красном?
Человек всмотрелся.
— Вижу.
— Что будет, если я скажу, будто на ней синее одеяние?
Мужчина
— Повтори, кажется, я не расслышал.
Роджер повторил. Темная голова молодого человека повернулась к женщине:
— Синее одеяние? И это твой вопрос? Что это за безумие, скажи, ради Бога?
— Не знаю, — признался Роджер. — Но прошлой ночью Мастер сообщил мне, что если много людей назовет красное синим, тогда оно и впрямь сделается синим.
Молодой человек повернулся и внимательно посмотрел на него.
— Кто это сказал, повтори.
— Мастер. Я вчера беседовал с ним после ужина — в саду возле отеля. И я подумал о том, что будет, если есть только два человека: один говорит, что вещь красная, а другой, что синяя…
Человек задумчиво посмотрел на своего собеседника.
— Так он заявил, что красное это синее?
— Ну не совсем… Он сказал: все есть то, что есть — не красное и не синее, а просто само по себе.
Глаза молодого человека странным образом утратили прозрачность, и хотя Роджер видел, что они обращены к нему, однако же нисколько не сомневался, что глаза эти его не замечают.
— По-моему, все это довольно странно, — сказал наконец мальчик, — однако почему-то смущает меня.
— Как так?
— Просто не отпускает, и все.
— Понимаю, — молодой человек кивнул. — И на какой же ответ ты рассчитываешь?
— Не знаю.
— А как тебя зовут?
— Роджер. Роджер Герцгейм.
— Ну, Роджер, не знаю, чем помочь тебе. Однако начать можно вот с чего. Понимаешь, существуют вещи, а есть имена этих вещей. Имена определяют наши представления о предметах. Понимаешь?
Роджер кивнул.
— Хорошо. И если достаточно долгое время иметь дело с этими представлениями, то, ей Богу, мы начинаем верить в то, что наши представления суть эти самые вещи. Но это не так. Совсем не так. Вещи, действительно, сами по себе. Они существовали всегда и, пожалуй, будут существовать вечно. На деле это глубочайшая истина. Во всяком случае именно это, по-моему, он и хотел сказать. Но, черт побери, Роджер, я ведь могу и ошибаться.
Мальчик кивнул с сомнением, и тут внимание его привлекла внезапная серебряная вспышка далеко у восточного горизонта.
— Эй! Поглядите! — воскликнул он. — За сегодняшний день это первый! Как он идет!
С широкой ухмылкой молодой человек повернулся и поглядел на море.
— Действительно, настоящий красавец, — воскликнул он. — По-моему, класса «Левиафан».
— «Левиафан»? — с пренебрежением бросил Роджер. — С пятью брамстеньгами?
— Тридцать узлов… — с уважением в голосе повторил человек. — Сразу и не скажешь. Невероятно.
Через полчаса они направились назад в город забирать микомикон Роджера. И когда оказались на главной улице, мальчик вдруг услышал чей-то голос.
— Джулио! Где тебя черти носят? Я уже прочесал весь этот поганый городишко. Туомати проделал анализ мардонианского сектора и уверяет, что у нас обнаружились вполне реальные контршансы.
— Великолепно, Гарри, — отозвался молодой человек (как показалось Роджеру, без особого энтузиазма в голосе). — Ладно, ciao, Роджер. И конечно, я больше не ошибусь, приняв «Эолийца» за «Левиафана».
Улыбнувшись, Роджер застенчиво помахал рукой, но Джулио Романо Амато уже поднимался вверх по склону, углубившись в разговор со своим секундантом.
Роджер провел весь день возле бассейна, надеясь, что Анна появится снова. Но этого не произошло. Не вышла она и к ужину в столовую. Роджер проводил мать до спальни и в ответ на ее вопрос о том, каким образом намеревается он проводить сегодняшний вечер, ответил, что, наверное, побудет на зрительской галерее.
— Искренне польщена, дорогой. Но разве сегодня по Со-Ви не показывают клипперы?
— Показывают, но после десяти. Поэтому я подумал, что сперва можно закончить письмо папе, а потом посмотреть турнир. У тебя ведь 58-я доска, так?
— Правильно, мой хороший. Сектор 7, доска 58. Я помашу тебе.
И лишь после того, как, наделив его обязательным поцелуем, мать оставила номер, мальчик принялся думать, почему не рассказал ей о своих встречах с чемпионом и претендентом.
В девять часов он спустился на первый этаж и, следуя указателям, прошел на галерею для зрителей. На табло значилось ТОЛЬКО СТОЯЧИЕ МЕСТА, однако Роджер умудрился протиснуться внутрь и присесть на одну из крутых рамп. Общий турнир шел уже более часа, однако Мастер и претендент только что заняли свои места, и красный огонек, отмечавший запечатанный в конверте ход Мастера, еще мигал на демонстрационной доске. Амато изучал доску, а в зале царило заметное напряжение.
Роджер поглядел на один из видеоэкранов, показывающий лицо молодого человека. Оно вполне могло бы сойти за маску смерти, столь неподвижным было. А потом изображение переключилось: на экране появилась рука Амато, которая потянулась к чаше с фишками. Весь огромный зал окутала такая тишина, словно на всех разом легло тяжелое снежное одеяло.
Тонкие пальцы Джулио медленно поворачивали и поворачивали фишку. Красное, синее; красное, синее; красное, синее; наконец, протянув руку, он спокойно опустил ее на доску. Кончик указательного пальца задержался в задумчивости на фишке и оставил ее.