Журнал «Если», 2000 № 05

Булычев Кир

Олег Добров

ИЗ ТЕНИ В СВЕТ ПЕРЕЛЕТАЯ…

Один из главных признаков настоящего искусства — его неожиданность. Когда мы сталкиваемся с чем-то подлинным, мы почти никогда не можем ответить на вопрос «С чего вдруг?». С чего вдруг Франсуа Рабле решил сочинить толстую книгу о житье-бытье каких-то странных великанов? С чего вдруг Джонатан Свифт отправил своего персонажа к разумным лошадям и на летающий остров? С чего вдруг Герберт Уэллс перенесся мыслью в отдаленное будущее?..Роман томского фантаста

Юлия Буркина «Цветы на нашем пепле» (издательство «АСТ») стал именно такой неожиданностью в отечественной НФ. И опять-таки — с чего вдруг? Ну, с какой стати писателю пришло в голову поведать нам об удивительных людях-бабочках, их страстях и заботах, зарождении и частичном крушении их цивилизации? Когда встречаешь на прилавке очередной галактический боевик с типовым названием («Месть звездного императора» или «Пираты с Альтаира»), все понятно: автор решил развлечься, а заодно и подзаработать. Если речь идет о социальном прогнозировании, это тоже объяснимо: по давней российской традиции написание такого произведения есть не только литературный, но и гражданский поступок. Но книга, в которой действуют эфирные существа, появившиеся на Земле уже после самоуничтожения людского племени? Какое нам до них дело?!

Тем не менее — против всяких ожиданий — роман Буркина захватывает едва ли не с первой страницы. Его невероятным героям (людей-бабочек вывели искусственно, чтобы было кому передать эстафету разума) сочувствуешь. История любви самочки-феминистки Ливьен и самца-дикаря Рамбая поражает точностью психологического анализа. Трагедия «думателя» Лабастьера (так называли личинок-переростков, отличавшихся высочайшим интеллектом и способностью к телепатии) трогает за душу. Не забудем и о войнах между различными видами бабочек — маака и махаонами, ураниями и приамами; их натуралистичное описание возвращает нас из мира вымышленного в мир реальный.

Самое удивительное, что «Цветы на нашем пепле» вполне укладываются в традицию социальной фантастики, осененную в России именем братьев Стругацких. В романе три части, и каждая из них — это определенный этап в развитии цивилизации бабочек, определенная модель общественного устройства. Сперва мы наблюдаем период «феодальной раздробленности»: недалеко ушедшие от варварства урании, повинующиеся жрецам махаоны и «технократы» маака стараются по возможности уничтожить друг друга. Затем начинается эпоха абсолютизма: сын Ливьен и Рамбая, приобщившийся благодаря Лабастьеру к знаниям древних, огнем и мечом заставляет племена признать его власть. С этого момента на Земле воцаряется относительное благоденствие, но… Слишком высоко над своими подданными стоял монарх, слишком легко он жертвовал жизнями бабочек во имя амбициозных планов. И однажды его собственный отпрыск поднялся против отца. Не имея возможности победить в открытом столкновении, он захватил экспериментальный космический корабль, перелетел на другую планету и основал там колонию, обитателям которой было предложено во всех ситуациях поступать согласно представлениям о рыцарской чести. Как ни странно, усилия новоявленного короля Артура не пропали даром…

Конечно, вряд ли Юлий Буркин планировал доказать читателям преимущества «аристократической утопии». Вероятно, все в этой книжке сделано наугад, по наитию, которое и есть «высшая математика» творчества. А ведь до выхода «Цветов на нашем пепле» автор, честно говоря, не блистал: на его счету значились несколько сильных рассказов, пара произведений, созданных в соавторстве, и детектив с примесью мистики. Но теперь ясно: в нашей фантастике работает еще один самобытный художник с отменным чувством слова (обратите внимание на стихотворные эпиграфы к главам книги) и с уникальным мировидением.

Александр РОЙФЕ

Владимир Покровский

ПОПНАУКА — УДЕЛ КОНКРЕТНЫХ ГЕНИЕВ

Самая замечательная

в мире профессия — ученый.

Он делает науку.

Вторая по замечательности — сайнер. Он делает ученого.

У меня есть брат по фамилии Коммод — смешная фамилия, правда? Он, бедняга, ужасно злится, когда его называют «коллега Коммод». А я хохочу от души. Я люблю своего брата, но у него действительно смешная фамилия.

Как хозяин семьи он великолепен, как человек — просто душка, как мужчина… не мне, конечно, судить, но говорят, зверь. Он неплох и на той работе, куда я его, беднягу, пристроил — он подручный ученого, делает самое важное в науке, то есть отвечает не за какие-нибудь там эксперименты, а за грим и пластику тела ученого и его первых заместителей.

А ученый у него — сам Ши Чу Зильберхаум, первооткрыватель вечных подгузников фирмы «Эппл-Апджерри Консолидейтид» (ком. [email protected].еsквайре/, гарантия 9 месяцев, можно обращаться прямо ко мне, остерегайтесь подделок с Постлубянской площадки). К первооткрывателю я своего Коммода сам же и пристроил. На его счастье.

Я так подробно про брата рассказываю, потому что неделю назад он пригласил меня к себе на дачу поглазеть на его отпрысков и заодно порыбачить на Каме.

Кама — чудо! Совершенно дикая местность, ни одного дома по берегам выше десяти этажей. Но только мы пристроились на его суперлодке с четырьмя крыльями и семью рулями, только вставили в удочки новые батарейки, как меня тут же и нашли.

Вот это неприятная особенность нашей, в принципе, очень приятной профессии — как только ты понадобишься, тебя тут же и находят. И ничего не поделаешь.

Навестили меня в этот раз ребята от «Корпса», а «Корпсу» отказывать не принято, тем более что и работу-то они мне заказали всего ничего — на десять тысяч символов. Они сказали — вот тебе 5 часов, но десять тысяч символов по истории науки за прошедший век вынь да положь. А я что? Я, конечно, во всех подробностях истории этой не знаю, но, как ни крути, сайнер — к кому же, как не ко мне, обращаться.

Ну так вот.

Все это началось еще в прошлом веке, в эпоху сумасшедших идей и сумасшедших ученых. Тогда у них был девиз: «Чем безумнее идея, тем она других вернее». С умным, непререкаемым видом эти мужи изрекали абсолютно невозможные вещи, называли подобное поиском «истины» и общались между собой на таком языке, какого нормальному человеку при беем желании не понять. Когда их спрашивали: «Зачем вы это делаете?», они важно снисходили к нашему невежеству и сообщали, что так постигают тайны природы, а проще у них не получается. Когда же люди интересовались, зачем, мол, простому человеку эти ваши тайны природы, они отвечали, что потом, когда-нибудь, лет этак через две-сти-триста (а может, и вообще никогда) знание вышеупомянутых тайн сделает человека повелителем Вселенной. Ну или просто что-нибудь полезное человечеству подарит — вроде электричества или клонирования.

А когда наука дошла уже совсем до абсурда и, как я подозреваю, ученые могли только притворяться, что понимают друг друга, люди огляделись и увидели, что вот эти самые их «знания» ничего хорошего людям не приносят, и пользы от них — ну разве что бомбы, боевые микробы, искусственные монстры и прочие прелести, которые человечеству пришлось из-за них расхлебывать, и если так всерьез подумать, то и сейчас расхлебываем. И на науку стали давать меньше денег.

Ну вы представьте — несколько миллионов человек, отборных умников, вдруг оказываются в положении никому не нужных иждивенцев, и насчет покушать у них только и есть, что эти самые их «фундаментальные» знания, а дополнительную еду надо, оказывается, еще и зарабатывать. Потому что бесплатно за удовлетворение собственного любопытства уже не очень-то и дают.

Слов нет, со стороны общества это был не самый лучший способ обращения со своей интеллектуальной элитой. Но его можно понять. Так или иначе, элита очень забеспокоилась.

У меня, дорогие господа, есть одно очень экзотическое подозрение. Наука хотя и представляет собой понятие исключительно абстрактное, обладает тем не менее чем-то вроде разума и уж во всяком случае способна реагировать на окружающую обстановку, если та складывается для нее неблагоприятно. Так или иначе, но на охлаждение к себе и, соответственно, на финансовые урезания она отреагировала крайне оригинально.