Журнал «Если», 2001 № 02
Шрифт:
По словам репортера, человек, срубивший верхушку, просто польстился на дармовщину, пожалев 25 долларов на елку из питомника. Во всяком случае официальная версия звучала именно так.
На самом деле мы сделали это для спасения мира.
Я понял, что это дерево непростое, как только его увидел. Я не часто оказываюсь в студенческом городке Орегонского университета, но однажды мне понадобился журнал, отсутствовавший в публичной библиотеке, а осенний денек был уж больно хорош, вот я и избрал кружной путь, через цветники. Кто же удержится, чтобы не понюхать розы, когда на носу зима?
Дерево насчитывало футов двадцать пять в высоту, но его аура была раза в два выше. Она напоминала огромный серебристый столб света, колеблющийся на ветру. Сначала я решил, что это короткая вспышка, но свечение не прекращалось, и я понял, что это именно аура, самая сильная из всех, которые я видел с 1972 года, когда в нашем местном музее экспонировался лунный камень.
Лужайка представляла собой горную страну в миниатюре: ее перерезали искусственные хребты почти в человеческий рост, между которыми лежали мини-долины. Я стал штурмовать одно препятствие за другим. Возможно, я задел на бегу девушку, но это меня не остановило: нужно было как можно скорее дотронуться до ветки дерева, погладить мягкие, плоские иглы. На конце каждой ветки успело отрасти по три дюйма свежей хвои. Здесь аура была почти осязаемой.
— Мне больно!
Я обернулся. Девушка направлялась ко мне. Я только сейчас заметил, что у нее серебряное кольцо в брови. Вообще-то я не любитель пирсинга, татуировок и прочих излишеств, огрубляющих облик, но на девушке уже сказалась аура дерева: одно она смягчила, другое подчеркнула. Это, конечно, чисто субъективное восприятие, но разве не субъективно любое физическое влечение?
И пахло от нее приятно — кажется, сиренью.
— Зачем вы меня толкнули? — спросила она, но я понял по выражению ее лица, что она собиралась произнести совсем другие слова.
— Извините, не хотел, — ответил я и улыбнулся в надежде, что под влиянием дерева мои кривые зубы покажутся ей чудом стоматологии.
Ее саму дерево делало красивой, но преисполненной сомнений.
— Вы были словно в трансе!
— Простите. Я увидел кое-что удивительное…
Она посмотрела на дерево, потом на меня.
— Что вы увидели?
— Разве вы ничего не замечаете? — Я дотронулся до ветки.
— Дерево. Хвойное.
— Вы не замечаете ауру?
— Что?..
— Аура. Свечение.
— Нет. — Она нахмурилась. Меня заинтересовали ее губы — без помады, но все равно очень розовые по контрасту с бледным лицом.
— А я? Вы не замечаете во мне ничего необычного?
Она прищурилась и тщательно осмотрела меня с ног до головы.
— Действительно, вид ошалелый.
Теперь она сама светилась. Мне пришлось
— Думаю, это дерево посадили в полнолуние, — сказал я. — Или и почве под ним содержится лунная пыль. В общем, без Луны здесь не обошлось.
Она оставалась красавицей, даже когда сердилась.
— Это что, астрология? Неужели вы верите в такую чушь?
— Представьте, да. — Видя, что она сейчас удерет, я добавил: — В интеллектуальном разрезе.
Спор об астрологии мог привлечь только прилежного студента, то есть человека, приученного задавать вопросы. Она оказалась именно такой. Сложив руки на груди (как будто специально, чтобы привлечь к ней мое внимание), она сказала:
— Интеллектуальная вера в астрологию — это оксюморон.
Я засмеялся. Она была бесподобна.
— Где вы были раньше, всю мою прошлую жизнь?.. Конечно, оксюморон. Но в то же время это правда — до некоторой степени. Ведь Луна влияет на нашу жизнь.
— Разумеется, — отозвалась она, не заметив комплимента. Приливы, свет в полнолуние. Менструальный цикл.
— Вот-вот! Не выразительное ли совпадение: цикл, влияющий на зарождение новой жизни, так тесно связан с небесным символом любви!
Она усмехнулась.
— Я думала, что символ любви — Венера.
— Вы правы, но Луна — тоже символ любви, к тому же она гораздо ближе. Ей проще на нас повлиять, чем далекой Венере.
Теперь дерево повлияло и на нее. Еще раз меня оглядев, она искренне улыбнулась и сказала:
— Знаете, раньше все здешние старые хиппи вызывали у меня только жалость, но вы — другой. — Она указала на желтый рюкзачок на траве. Давайте присядем. Хочу понять, какое отношение имеют Луна и астрология к этому дереву.
Я посмотрел на здание библиотеки. Вообще-то я собирался посвятить несколько часов прозаическому занятию — чтению материалов по орегонской политике, чтобы найти брешь в броне Дона Рейвона, нашего сенатора-фундаменталиста из Портленда, чья нетерпимость ко всему, что отличалось от его представлений, портила жизнь мне и таким, как я. Но перспектива полежать на травке рядом с симпатичной студенточкой — пусть даже ее интерес ко мне был спровоцирован неземными силами — оказалась, конечно, заманчивее. Рейвон никуда не денется.
Мы вернулись к облюбованному ею местечку на уступе и устроились: она разлеглась, подпирая щеку левой рукой, а я уселся перед ней, скрестив ноги.
— Связь между Луной и деревом, — начал я, — проявляется в том, что Луна вызывает чувство любви, а дерево ретранслирует это чувство и сближает людей. — Я поднял руку, упреждая ее протест. — Задумайтесь, стали бы вы беседовать с совершенно незнакомым человеком так, как беседуете со мной?
— Может, и стала бы. Если бы он меня заинтересовал.
— Сначала я показался вам жалким. Ошалевшим придурком.
— Только сначала…
— Если бы не дерево, вы бы на меня даже не взглянули!
— Не понимаю, при чем тут дерево. Я о нем совсем не думала, когда увидела вас.
— Вы все еще не замечаете ауру? — удивился я. — Мне она кажется серебристо-голубым пламенем. Она уже распространилась на вас.
Если бы мы сидели не поблизости от необычного дерева, а в любом другом месте, она сказала бы это тоном, не оставляющим сомнений, что перед ней сумасшедший. Но благодаря дереву ее слова прозвучали с интересом.