Журнал «Если», 2002 № 10
Шрифт:
— Па-аш!
— Са-аш! — Он ответил возмущенно, но быстро — значит, еще не ложился. Какая-то музыка в трубке — значит, не на работе, можно и побеспокоить. Но на всякий случай лучше предварительно слегка обескуражить.
— Отвечаю на невысказанный вопрос. Сорок одна минута второго. Теперь твоя очередь. Информация в обмен на информацию. Мне нужно срочно найти одного человека. — Я быстро надиктовал скудные данные: москвич, примерно тридцати лет, имя, фамилия…
Некоторое время Пашка громко и неразборчиво пыхтел
— Прямо сейчас?
— Желательно, — нагло заявил я. — В крайнем случае утром. А пока скажи, администратор ЦДЭ так и не объявился?
— Телефоны молчат. Вернее, один все твердит про зону уверенного приема, а по другому милый девичий голосок отвечает: «Нет, еще не приходил».
— А секретарша не в курсе, куда ее начальник мог так внезапно запропаститься?
— Секунду! — В трубке зашуршало. В обещанную секунду Пашка, конечно, не уложился, но все равно отозвался довольно скоро. — Нет, она не знает.
— Однако, — удивился я, — быстро же ты с ней связался!
Моя ирония осталась незамеченной.
— Говорит, что у шефа есть дача где-то в районе Бабовска, но в любом случае он бы сначала предупредил…
Разве что покидал столицу быстро и в сильной панике, подумал я про себя.
Администратор дома культуры — должность наверняка не только ответственная, но и денежная. Там небольшой перерасход фондов, здесь незарегистрированная аренда помещения… А ведь ему приходилось общаться с добрым самаритянином! Что там по новому цветовому кодексу уготовано мздоимцам и стяжателям? Кажется, превращение в апельсин? Глянул в зеркало оранжевым взглядом, ударился в панику, затем — в бега. Спрятался на подмосковной даче, как иные посиневшие уборщицы прячутся в тесных клетушках позади сцены.
— Ну, у тебя все? — отвлек от размышлений Пашка. В голосе нетерпение, как будто телефонная трубка жжет ему пальцы.
— Почти, — пообещал я. — Ты не знаешь, какого цвета был первородный грех?
— Завтра! — тактично оборвал он. — Поговорим об этом завтра. Сейчас мне, извини, немного не до чего.
Я погасил свет в комнате, отключил монитор и отправился спать с чувством перевыполненного долга.
«Бурбон!» — прочел я и задумался.
Спустя пол минуты, ничего не надумав, еще раз перечел размашистое «Бурбон!» и в недоумении покосился на автора записки.
Маришка спала, почти целиком «закуклившись» в одеяло, только голова наружу — губы поджаты, лицо немного ожесточенное, бледное. Вполне естественного, учитывая бессонную ночь, цвета.
Я снова не услышал, как она пришла, разделась, легла рядом… Предварительно нацарапав, не включая света, несколько строк на выдранном из принтерного лотка листочке. Видно, сильно ее зацепило накануне, раз возникла потребность выговориться немедленно, не дожидаясь, пока я проснусь.
Но с какой стати ее с утра пораньше потянуло на
Тут я наконец проморгался. А может, просто проснулся окончательно и начал соображать. Вспомнил Маришкину манеру письма, как она загибает «д» кверху, а из «м» и «н» делает близнецов.
«Дурдом! — с третьей попытки прочел я и испытал облегчение. — Брошу эту работу к черту уеду в Урюпинск!»
Ну, слава тебе, все вроде встало на свои места. Правда, Маришки-но пренебрежительное отношение к пунктуации делало фразу двусмысленной. То ли она собирается бросить к черту эту работу, то ли сама планирует к нему уехать, благо они с чертом, оказывается, земляки.
Странный получился крик души. Надо будет обсудить, «когда вернусь. А пока я только поправил одеяло, сдвинул поплотнее шторы, за которыми лениво занимался серый подмерзший рассвет, и начал собираться на встречу с писателем.
— Ну и забрался этот твой Валерьев! — проорала в ухо трубка Пашкиным голосом, раздражающе-живым, как будто выспавшимся. Он позвонил в начале восьмого, этот неуловимый мститель. Разбудил. — Дальше вас, дальше даже, чем Старо-Недостроево. Лови адрес…
— Погоди, — прохрипел я. — Сейчас бумажку… Ох-х… Давай!
— Он, кстати, кто? — поинтересовался Пашка, когда закончил диктовать.
— Писатель.
— О! — произнес Пал Михалыч с неопределенной интонацией. — И в каком жанре?
— Что-то среднее между Борхесом и Гаррисоном, но ближе к Воннегуту. — Спросонок шутка вышла непонятной, пришлось пояснить. — Я имею в виду по алфавиту.
— A-а… А тебе он зачем? — не унимался Пашка.
Я объяснил. Пашка демонстрировал скептицизм!
— Да что он сможет добавить, твой писатель? Он же чай самаритянский не пил…
Я возражал:
— Дался тебе этот чай! Думаешь, самаритянин заодно всех служащих ЦДЭ опоил, от администратора до уборщицы? Не в чае дело, понимаешь?
— А в чем?
— Не знаю. Пока не знаю…
Пашка прикусил язык, но от скептического настроя не избавился.
— Ладно, — сказал, — проинформируй потом по результатам… А что ты там плел про первородный грех?
— Вчера, — устало отмахнулся я.
— Что вчера?
— Поговорим об этом вчера!
Мстительно бросил трубку и собрался было вновь отправиться на боковую, когда вдруг заметил на листке, куда записал писательский адрес, с обратной стороны странную надпись.
«Бурбон!» — прочел я и задумался…
Привычный каждому москвичу путь «до метро, на метро, от метро» занял почти два часа. Всю дорогу меня сопровождали сограждане из породы тех, кто, по выражению Маришки, «зря даром время не теряет» — серые, как утреннее небо, помятые и невыспавшиеся. Поддерживали монолитом плеч и спин, заботливо подпихивали в бок локтями, следили, чтобы не заснул стоя, не проехал дальше конечной.