Журнал «Если», 2005 № 03
Шрифт:
Где-то глубоко противный внутренний голосок зудел, что Королева столь самоотвержена из-за того, что в одиночку ей не спастись.
Веревка была готова на седьмой день. Солнце еще не взошло, а как известно, перед рассветом ночь самая темная. Мы начали спуск. Королева держалась за мои плечи. Она стала очень легкой — кожа да кости. Однако у меня сводило руки, потому что держаться приходилось крепко — веревка была тонкой и скользкой.
Когда мои силы иссякли, она горячо целовала меня и издавала какие-то тихие звуки. Теперь я понимаю: она пыталась говорить со мной.
Что
Нам повезло — веревка не оборвалась, не распустилась.
Мы полежали на земле, чтобы немного прийти в себя, а потом бросились туда, где остались осколки нашей Империи.
Так начались наши сто наполеоновских дней.
В конечном счете их оказалось девять.
В крепости на границе, до которой мы добрались, мало кто уцелел. Многие умерли от горя и потрясений. Но те, кто нас дождался, выражали невероятно бурные эмоции. Некоторые даже плакали. Королева горячо отвечала на приветствия, обняв каждого из оставшихся в живых подданных.
Напали на нас вечером. Но нас уже трудно было застать врасплох. Мы закидали агрессора тучей пыли, смешанной с эфирными маслами трав и цветов. И когда вражеский рой врезался в эту завесу, мы бросились туда с горящими факелами. Вспыхнувшая горючая смесь из пыли и эфира погубила несколько наших чад, но и ос мы потрепали основательно. Их крылья оказались слишком нежными, чтобы выдержать огонь. Некоторые из них упали с высоты и разбились, другие находились в глубоком шоке. Мы вышли из крепости и перебили их всех до одной. И как в прежние, славные времена мы вновь стояли плечом к плечу — Король и Королева. Никто из врагов не выжил.
Ночным маршем мы дошли до следующего муравейника. Он пострадал еще больше. Ярость вскипела в моей душе при виде бессмысленного разорения, разрухи, которые оставляли после себя крылатые разбойницы. Мы начали собирать свои войска. Наша армия стремительно росла.
Увы, лишь раз удалось нам завлечь ос в огненную тучу, больше они на эту уловку не попались. И вернулись подготовленными. На нашу атаку они ответили яростным огнем, изливавшимся с неба.
Я понял, что нам не спасти Империю, и отдал приказ к отступлению. Мы бежали, отходя в глубь гигантского леса. Ничего, настанет день, и мы ответим на удар судьбы.
Но этого не случилось.
Я один был во всем виноват. Правильно говорила осиная Царица: в этом мире существуют свои нерушимые правила. Надо было думать прежде всего о том, как спастись нам с Королевой. Мы были еще молоды. Могли бы пережить Зиму с кучкой рабочих и солдат, с несколькими Мастерами да парой Маток в придачу. Мы могли бы нарожать целые полчища бойцов, вскормленных идеей мщения…
Я же делал все для того, чтобы спасти как можно больше наших детей. Это было неразумно, и мы упустили шанс укрыться в дебрях Леса.
Погода ухудшилась, и это дало небольшую передышку. Похолодало. Я заметил, что растения стремительно желтеют. Наступила Осень.
Мы подошли к реке. Солдаты попытались сделать мост из собственных тел, но я приказал соорудить деревянный. Мы с Королевой работали наравне
Минула еще одна ночь, а утром нас настиг отряд из двенадцати ос. Нас же осталось всего семеро. Из пятнадцати миллионов!
Этот последний бой был самым славным делом, в котором я когда-либо участвовал… и которое имел несчастье пережить.
Мы первыми заметили противника и открыли стрельбу за мгновение до того, как они засыпали нас градом ядовитых стрел. Мы залегли, и я стал отсчитывать щелчки их затворов. А потом мы ринулись в стремительную атаку, пока они перезаряжали оружие. Перебили всех до одной. Но какой ценой! Я и Королева были единственными, кто выжил в этой сече. Но, как оказалось, не только. Убитые горем, мы молча стояли среди мертвых тел, и я не заметил, как раненая амазонка направила в мою сторону пружинное ружье.
Моя Королева поступила столь же неразумно и безответственно по отношению к династии, как и я. Моя милая безмолвная любимая заслонила меня собственной грудью, приняв в свое тело десяток отравленных стрел. И даже после этого амазонка продолжала стрелять — пока меч Королевы не пронзил ей горло. Лишь после этого моя возлюбленная позволила себе упасть. Ее грудь была похожа на игольницу.
Я вытащил все жала, пытался высосать яд из ее ран, даже не задумываясь о том, что и сам могу отравиться. Все напрасно.
Королева прожила еще несколько часов. Большую часть времени она была без сознания металась и хрипела, вскрикивала и стонала… Я ничего не мог сделать. Только ждать.
В какой-то момент она очнулась и посмотрела на меня. Протянула руку, чтобы обнять. И, Боже мой, она мне улыбнулась! Такой счастливой улыбкой, словно просыпалась для нового дня, который обещает в конце новую ночь любви и еще — бесконечность счастливых дней, ибо не имеет конца любовь!..
Моя Королева и прежде была прекрасна. Но улыбающаяся Королева — неотразима. И она снова улыбнулась, шевельнула губами, подавшись ко мне, и я поцеловал ее…
Она потеряла сознание, но боль уже не мучила ее. Она просто уснула, а спустя час в последний раз вздохнула во сне и умерла.
Я уложил ее в ямку, вероятно, вырытую червяком. Жалкое убежище.
Долго лежал рядом, обнимая ее, пытаясь согреть. Моя Королева была мертва. А я все еще оставался Королем. Королем-со-Словами. А она так и осталась безымянной. Как и все наши ныне мертвые дети.
Я не хотел, чтобы она гнила в земле, поэтому набрал хвороста для костра.
Я умыл ее, почистил одежку. Украсил неровно подстриженную, но бесконечно прекрасную головку белыми цветами. И когда чиркнул огнивом, разжигая костер, тело вспыхнуло, словно картонное. Кожа почернела, но не лопалась, не морщилась, а таяла. А потом вдруг ее силуэт объяло такое ослепительно белое пламя, что я отступил назад и закрыл ладонью глаза. Кости ее плавились, словно восковые. Почти ничего не осталось.