Журнал «Если», 2005 № 04
Шрифт:
Михаил Тырин
Кратчайший путь
Как по заказу предновогодние вечера в этот раз выдались мягкими и снежными. Народ заполнял улицы и магазины, судорожно хватая все, что можно будет съесть или подарить в час Нового года. Настроение было, сами знаете какое: расслабленное одурение, немотивированная счастливость. И еще легкость от того, что все дела можно благополучно забыть на ближайшие десять дней,
Я широко шагал по тротуару в расстегнутом пальто, с бутылкой пива в руке и блуждающей улыбкой на устах. Я был счастлив и беззаботен. Я шел с работы с традиционной учрежденческой вечеринки со всеми ее сопутствующими признаками: копченой колбасой, шпротами, пластиковыми стаканчиками, опьяневшим и резко поглупевшим шефом, плавным превращением строгих девушек-менеджеров в отвязных боевых подруг.
Напившись, нахохотавшись и наделав кучу веселых пьяных глупостей, мы — разошлись. Но для меня вечер еще не кончился. Меня ждали у Гоши: там отмечать праздник начали заранее. У Гоши всегда куча нового интересного народа, непринужденная обстановка, медленные танцы при свечах, впечатляющие запасы в холодильнике. Одним словом, идеальная атмосфера для самовыражения, которого так не хватает в мертвых стенах офиса.
Я шагал к Гоше, пытаясь вспомнить какие-нибудь свежие анекдоты, чтобы было чем сразу понравиться или хотя бы выделиться. У одной из витрин стояли десятка полтора человек — они не смеялись, не кидались снежками, они что-то рассматривали.
Я вежливо протиснулся к витрине — и у меня захватило дух от красоты, открывшейся глазам. Я увидел маленькую чудесную страну. Чьи-то умелые руки тщательно и любовно создали за стеклом магазина запорошенный снегом лесок, несколько десятков избушек со светящимися окнами, дорогу, уходящую в темноту, украшенную гирляндой елку на площади.
Все было такое хрупкое, сказочное и одновременно похожее на настоящее, что я не мог оторвать глаз. Мне подумалось: если долго на это чудо смотреть, можно поверить, что все это — реальный мир, что в крошечных домиках живут люди, а в будках зябнут дворняги.
Я пошел дальше, и настроение немного переменилось. Что-то щемящее появилось в сердце, какая-то смесь любви и жалости… к кому — не знаю. Может, просто к роду человеческому, который на самом деле так хрупок и слаб.
А потом пришлось вернуться в реальность. Арка, через которую я намеревался пройти к дому Гоши, оказалась загорожена. В сумерках трещал трактор, несколько рабочих раскапывали траншею, из которой валил густой пар. Кому-то не повезло — в канун праздника лопнула теплотрасса.
Я двинулся было в обход, но через минуту внезапно оказался на темной улочке с одноэтажными домами, о которой раньше даже не подозревал. Я знал, что нужно всего-то свернуть в сторону и пройти десяток-другой шагов — там новая «башня», призывный свет в окнах, звон рюмок и смех девчонок…
Но улица была глухая — никаких проходов. Только дома и заборы. Я все дальше удалялся от цели. Потом я увидел старый дом в два этажа — прямо за ним светились окна Гошиной многоэтажки. Мне следовало пройти через двор, но ворота оказались закрыты, а лезть
Я шагнул в подъезд, надеясь пройти насквозь — старые дома часто имеют черный ход. В темноте я прошел несколько шагов и толкнул первую попавшуюся дверь, думая, что это второй выход. Но неожиданно оказался в сумрачном подвальном помещении, освещенном лишь одной слабенькой лампочкой на стене.
Это был не просто подвал, а человеческое жилище. Меня сразу обволокли запахи — грязного тряпья, дешевой пищи, болезней, бедности.
Глаза привыкли к полумраку. Я увидел две старомодные кровати с медными шарами на спинках, комод, высокий стеллаж, добытый, видимо, на свалке. Еще был неудобный высокий стол, за которым сидели полная рыжеволосая женщина и девочка лет десяти. И на кровати кто-то лежал. Чуть позже я заметил, что в темном углу на куче тряпок сидит худой нескладный мужчина с давней небритостью. Стояла тишина.
Я растерялся. Только что — праздничная улица, яркие огни, счастливые люди, и вдруг эта затхлая нора. Этим людям было не до праздника, на столе я увидел только пару грязных плошек и мутный стакан с остатками чая.
Я пробормотал извинения и уже собрался выйти, как вдруг меня остановил звонкий голос девочки:
— Эй, подожди!
Я изумленно обернулся. Девочка смотрела на меня весело и открыто, будто мы с ней давние хорошие приятели. Она осторожно слезла с табуретки, поправив выцветшее короткое платьице.
— Что? — тихо переспросил я.
— Не уходи, — она трогательно склонила голову. — Пожалуйста.
— Замарашка, не лезь к человеку, — сипло проговорила женщина, даже не взглянув на меня. — Он не туда попал.
— Да-да, — поспешил кивнуть я. — Извините.
— Подожди, — девочка быстро-быстро подошла и взяла меня за край пальто. — Поиграй со мной, а то они такие скучные.
— Замарашка! — строго прикрикнула женщина.
— Ну, тетя Роза, ну, пожалуйста, — протянула Замарашка. — Он хороший, посмотри на него.
Мужчина в углу заворочался на своих тряпках и что-то пробормотал.
Во мне вдруг проснулась пьяная сентиментальность. Мне стало жаль крошку, которая вынуждена сидеть в вонючем подвале, в то время как на улице творится новогодняя сказка. Жаль, не было с собой никакого угощения — ни конфеты, ни шоколадки.
— Хочешь поиграть? — улыбнулся я, правда, довольно натянуто.
— Да! — Замарашка мгновенно просветлела и захлопала в ладоши.
— Не обращайте внимания, — с досадой проговорила тетя Роза. — У вас дела, наверно…
— Ничего-ничего, — успокоил я ее. — Найду пару минут.
Женщина развернулась ко мне всем корпусом и как-то странно оглядела с ног до головы.
— Ты точно уверен, что хочешь играть? — проговорила она так, что мурашки побежали по коже и захотелось немедленно уйти.
— Да-да, он хочет! — прозвенела Замарашка. Ее легкий голос подействовал, как обезболивающее — он делал светлее все неприглядное, что меня сейчас окружало.
— Ну… могу и поиграть… с ребенком, — выдавил я. Внезапно стала понятна абсурдность происходящего: войти к незнакомым людям и устроиться на заплеванном полу играть с чужим ребенком…