Журнал «Если», 2005 № 04
Шрифт:
— Не знаю, не сказал…
Похоже, ответ сильно озадачил Андрона.
— Погоди! Я думал, ты его в проводники взял…
— Не я его… он меня… То есть не в проводники, конечно…
— Он — тебя? — Квадратное лицо владельца платформы отяжелело, снова стало беспощадным. — Нанял, что ли?
— Ну, в общем… да. Копать…
— Много заплатил?
— Не заплатил еще… заплатит… Сто баксов.
Андрон с сожалением посмотрел на него, поднялся, помрачнел и, ни слова не прибавив, двинулся, по-моряцки приволакивая ноги, к чересчур разогнавшемуся маховику.
Тормозили
В ушах отзвенело не сразу. Высаживались с перебранкой.
— Андрон! Ты когда нормальный тормоз заведешь?
— Не замай его! А то еще плату за проезд поднимет…
Такое впечатление, что за вычетом железнодорожного тупичка пейзаж ничуть не изменился. Единственное отличие: в просвете между пологими песчаными буграми посверкивало озерцо. «И стоило переться в такую даль!» — невольно подумалось Аркадию.
Разбрестись не спешили: проверяли снаряжение, амуницию, досказывали байку, меняли «палец» в «Клюке». Проще говоря: батарейку в металлодетекторе.
— Слышь, Харлам! Может, и нам тоже с ними на Чумахлинку?
— А! Хрен на хрен менять — только время терять…
Раздался звук пощечины, одним комаром стало меньше.
— Начинается… — пробормотал кто-то из копателей, спешно опуская зеленую вуаль. — А все Стенька Разин! Просили его комара заклясть — не заклял…
— Правильно сделал! — огрызнулся кто-то из рыболовов. — Это вам, кротам, все едино! А Стенька умный был, так и сказал: «Дураки вы! Сами же без рыбы насидитесь…».
Наконец с платформы спрыгнул Глеб. Видимо, задерживаться было вообще в обычае юноши. С плеча его, напоминая размерами опавший монгольфьер, свисал пустой рюкзак. Если это под будущую находку, сколько же там копать?
— Пошли, — сказал он, вручая напарнику саперную лопатку.
Оба кладоискателя двинулись было по направлению к темнеющей невдалеке дубраве, но были окликнуты Андроном.
— Эй! Филолог! Как тебя?… Сдай назад! Забыл кое-что…
Вроде бы забывать Аркадию было нечего, но раз говорят «забыл», значит забыл. Пожал плечами, извинился перед насупившимся Глебом и трусцой вернулся к платформе. Вскарабкался по железной лесенке, вопросительно посмотрел на монументального Андрона. Тот медленно, с думой на челе вытирал ладони все той же ветошкой и ничего возвращать не спешил.
— А ну-ка честно! — негромко потребовал он. — На Дурман-бугор идете?
— Понятия не имею, — честно сказал Аркадий.
— А ты знаешь, что там две экспедиции пропали? — зловеще осведомился эксплуататор вечного двигателя. — Клад-то — заговоренный… На тридцать три головы, между прочим! Молодецких, самолучших… И никто не знает, сколько их еще положить осталось… Лишняя она у тебя, что ли?
— И вы в это верите? — с любопытством спросил Аркадий.
Но Андрон так на него посмотрел, что мировоззрение вновь дало трещину. А тут еще со стороны озерца пришел пронзительный вибрирующий вопль. То ли резали кого, то ли
— Короче, мой тебе совет: деньги — верни…
— Да я не брал пока!
— Тогда совсем просто. Скажи: передумал…
— Н-но… он же на меня рассчитывает… договорились… Да что вы беспокоитесь, ей-богу! Мы же вдвоем идем… Глеб вроде человек опытный… местный…
— В том-то и дело… — мрачно прогудел Андрон.
Родившемуся в аномальной зоне обидно слышать, когда ее так величают. Вросши корнями в энергетически неблагополучную почву, сердцем к ней прикипев, он вам может за малую родину и рыло начистить. Поймите же наконец: вы для него тоже аномальны!
Говорят, привычка — вторая натура, из чего неумолимо следует, что натура — это первая привычка. Однако натурой мы называем не только склад характера, но и окружающую нас природу. Взять любой клочок земли, объявить аномальной зоной — и он, будьте уверены, тут же станет таковой. Почему? Потому что нам об этом сказали.
И не случайно многие авторы сравнивают наземный транспорт с машиной времени: чем дальше уезжаешь от города, тем глубже погружаешься в прошлое. А в прошлом не только моральные нормы — там и физические законы иные. Кто не верит, пусть полистает ученые труды средневековых схоластов!
Зная с детства Колдушку как свои пять пальцев, Глеб Портнягин не видел в ней ничего необычного. Вечный двигатель? Делов-то! Пацанами они здесь и не такое мастерили. Другое дело Аркадий Залуженцев, чье детство прошло в иной аномальной зоне, именуемой культурным обществом. Для него тут почти все было в диковинку.
— Это — Дурман-бугор? — пораженно спросил он.
Увиденное напоминало старую воронку от тяжелой авиабомбы.
Точнее — от нескольких авиабомб, старавшихся попасть вопреки поговорке в воронку от первой.
— Сколько бы ни рыться, — проворчал Глеб, сбрасывая пустой рюкзак на плотную поросшую травой обваловку. Чувствовалось, давненько никто не тревожил эти ямины шанцевым инструментом.
— И много тут экспедиций пропало? — как бы невзначай поинтересовался будущий землекоп, втайне рассчитывая смутить напарника своей осведомленностью.
Расчеты не оправдались.
— Если не врут, то две…
— А причины?
— Я ж говорю: меня не было, — равнодушно отозвался самоуверенный юноша, высматривая что-то на дне и сверяясь отнюдь не с пергаментом, но с половинкой тетрадного листка.
— А все-таки! — не отставал Аркадий.
— По записи выходит: там… — задумчиво молвил подельник, указав на самую глубокую выемку. — Ну что?… Раньше сядешь — раньше выйдешь. Лезь…
Обреченному на заклание стало весело и жутко.
— А сам-то что ж? — подначил он.
— Мне нельзя, — коротко объяснил Глеб.
— А мне?
— Тебе — можно.
«Да он же просто суеверный! — осенило Залуженцева. — Ну правильно, на колдуна работает…»
Вот оно, оказывается, в чем дело! Действительно, человек с предрассудками, копнув разок на Дурман-бугре, может и от разрыва сердца помереть. Или помешаться. У Аркадия же критический склад ума… Да, но археологи-то, по слухам, тоже сгинули!