Журнал «Если», 2005 № 06
Шрифт:
Поэтому я напялил халат и шлепанцы, проковылял по лестнице на кухню, нацедил в кружку кофе из одного соска, добавил молока из другого, выждал, пока уличный кавардак переместится к полям, где созревали велосипеды, вышел и постучал в дверь Сэлли.
Окно ее спальни распахнулось, показалась голова.
— Это ты, Барри? — спросила она.
— Да, — отозвался я, пытаясь разглядеть ее сонное лицо сквозь вырвавшееся изо рта облачко пара. — Впусти, а то помру от холода.
Окно закрылось, через секунду распахнулась дверь. Сэлли накинула на свои широкие плечи
— Господи, неужели сейчас три часа ночи? Не может быть! — воскликнула она, когда я шмыгнул в теплое нутро ее дома.
— Может. Борцы с преступностью в иных измерениях плюют с высокой колокольни на распорядок дня простых смертных. — Я плюхнулся на кушетку и уселся по-турецки, сунув окоченевшие пятки под бедра. — И меня уже тошнит от этого дерьма, — заявил я, массируя виски.
Сэлли уселась рядом, накрыла мне колени стеганым одеялом и стиснула мою руку:
— Мы все от этого страдаем. Джефферсоны уже собираются перебраться в другое место. Они написали двоюродным родственникам в Ниагара-Фоллз, и те ответили, что ни о каких прыгунах там не слыхали. Но хотела бы я знать, сколько нам еще предстоит терпеть?
— Понятия не имею. Прыгуны могут убраться хоть завтра. Не могут же они заявляться сюда вечно?
— Джинна обратно в бутылку не затолкаешь. Раз у них теперь есть прыгалки для скачков в другие измерения, то не рассчитывай, что в один прекрасный день прыгуны просто забросят их куда подальше.
Я не ответил — возразить было нечего — и лишь сидел, тупо уставившись на абстрактную мозаику, покрывающую стену ее гостиной: тесно подогнанные кусочки алюминия, пластика, несъедобного даже для самого всеядного дома, редкие кусочки обкатанного волнами стекла, иногда попадающегося на берегу, и сгруппированные по цвету кусочки винила.
— Тут дело в другом, — продолжила она. — Мы отказались от технократических идей, отыскав то, что работает лучше. Никто ведь не заявлял, что, мол, технократия слишком опасна и от нее нужно избавиться ради нашего же блага. Она попросту отжила свое. Стала несовременной. Но для этих парней прыгалки никогда не устареют.
На улице продолжался грохот, который время от времени перемежался чмокающими звуками торопливо уползающих прочь домов. Дом Сэлли сочувственно вздрогнул, по мозаике волнами прошла рябь.
От толчка кофе в кружке заколебался. Я вытянул руку, чтобы не залить одеяло, и плеснул немного на пол. Дом принялся жадно всасывать лужицу.
— Никакого кофеина! — воскликнула Сэлли, вытирая следы кофе чулком. — От него дом становится слишком нервным.
Я уже открыл было рот, чтобы высказаться по поводу сумасшедших теорий Сэлли насчет домов, якобы способных заменить мужа,
Мы с Сэлли нырнули за кушетку как раз в тот момент, когда в дверь вкатился второй прыгун и открыл ответный огонь; он не попал в противника, зато начисто снес со стены мозаику. Все мои органы ухнули туда, где они обычно спасаются в подобные моменты.
— Ты цела? — крикнул я сквозь грохот.
— Вроде бы, — отозвалась Сэлли. В паре дюймов над ее головой в стену врезался зазубренный кусок пластика. Дом взвизгнул от боли.
От шального заряда кушетка вспыхнула, и мы проворно отползли. Второй стрелок отступал под залпами, а первый исполнял механизированные гимнастические упражнения по всей гостиной, увертываясь от направленных в него выстрелов. Наконец второму удалось смыться, первый повернулся к нам, сунув оружие в кобуру.
— Очень сожалею насчет беспорядка, ребята, — пробурчал он сквозь забрало шлема.
Я онемел от возмущения. Однако Сэлли приставила к уху согнутую ладонь и гаркнула:
— Что?!
— Извините, — повторил стрелок.
— Что?! — снова крикнула Сэлли, затем повернулась ко мне: — Ты слышишь, что он там бормочет? — При этом она мне подмигнула.
— Не-ет, — протянул я. — Ни слова не разберу.
— Извините, — сказал он, на сей раз громче.
— Мы! Тебя! Не понимаем!
Прыгун раздраженно поднял забрало и рявкнул:
— Мне очень жаль, ясно?
— Сейчас узнаешь, что такое «очень жаль», — пообещала Сэлли и ткнула ему большим пальцем в глаз. Прыгун взревел и закрыл перчатками лицо, а Сэлли выхватила у него из кобуры «пушку». Затем постучала рукояткой по шлему, чтобы привлечь внимание, и отошла на несколько шагов, нацелив оружие на незваного гостя. Тот уставился на нее уцелевшим глазом, в котором стало постепенно отражаться понимание ситуации, поднял руки и сплел пальцы на затылке (см. процедуру ареста, пункт такой-то).
— Скотина, — припечатала Сэлли.
Звали этого прйдурка Ларри Роман, что объясняло слово РОМАН, нанесенное по трафарету на каждой части его доспехов. Выковырять его из брони оказалось задачкой посложнее, чем добыть мясо из клешни омара, и на протяжении всей этой процедуры он ругал нас последними словами. Но Сэлли невозмутимо держала прыгуна на прицеле, пока я стаскивал с него пропотевшую скорлупу, а затем связывал запястья и лодыжки.
Дом Сэлли был серьезно ранен, и я сомневался, что он выживет. В любом случае, его побелевшие и утратившие эластичность стены указывали на серьезность проблемы. Отобранная у Романа прыгалка оказалась любопытным и компактным устройством — ромбовидным, размером с предплечье, на вид отлитым из единого куска металла и покрытым непонятной мешаниной органов управления, словно впрессованных в его поверхность. Я осторожно положил ее на пол, не желая случайно перенестись в другое измерение.